Сага о бедных Гольдманах. Елена Колина

эта по праву была ее, ведь это она – жена старшего брата. Признавая Манину страстную преданность семье, она лишь осторожно посмеивалась над ее чудом сохранившимся деревенским говором, манерой одеваться и набитыми хозяйственными сумками.

      Раина огромная грудь расположилась на столе, подвинув тарелку и рюмку. Рядом с ней Дина со своим троюродным братом-мужем Додиком. Рядом двадцатипятилетняя дочь Наума и Раи, хорошенькая, как кукла-цыганочка, Танечка с мужем Аликом, зубным врачом.

      Сидя в центре стола, Маня удовлетворенно обозревала свое хозяйство. Она гордилась, что именно она собирает всех вокруг себя, и даже молодежь, посмеиваясь над ее ежевечерними обзвонами, тем не менее признавала Манино право на руководство семьей.

      – Тетя Маня, я расскажу анекдот, можно?

      – Додик, без глупостей, здесь дети! – строго отвечает Маня.

      – Ну, тетя Маня, что я, не понимаю… Так вот. Исаака спрашивают: «Исаак, ты почему такой грустный?» – «Меня сняли с должности парторга». – «Почему?» – «Какая-то сволочь донесла, что я беспартийный!»

      Все смеются, но истинная суть анекдота о беспартийном парторге выясняется позже.

      – Тетя Манечка, все, послушайте! Вы не догадаетесь, что со мной случилось! – возбужденно-торжественно объявляет Додик.

      Дина выпрямилась, горделиво оглядывая родных. Аня притягивает ее беспокойный взгляд постоянно, и даже сейчас, в момент радостного торжества, она машинально говорит дочери:

      – Одерни рукава, запачкаешь… Убери локти со стола, не чавкай, ешь с закрытым ртом!

      Аня убрала локти и перестала чавкать.

      – Ну, Додик, может быть, ты нашел сто рублей в трамвае, что теперь так скачешь?! – насмешливо отзывается Додиков тесть Наум. Наум всю жизнь мечется между скептическим отношением к Додику как к зятю и привычно нежным как к племяннику, но чаще склоняется в сторону насмешливости.

      – Нет, дядя Наум, меня назначили парторгом!

      Додик смеется, не в силах сдержать восторг, а Дина небрежно-гордо улыбается, останавливая радостно блестящие глаза на двоюродном брате Косте. Ошеломленное молчание за столом прерывает Костя:

      – Как это может быть, Додик! Ты, может, сам забыл, но разреши тебе напомнить, что ты еврей!

      – Я – редкий экспонат! Снежный человек! Гордость ленинградской партийной организации! – щедро предлагает различные варианты Додик. – Видно, и на парторгов-евреев бывают разнарядки! К тому же в нашей ячейке, кроме меня, еще три человека – Кацман, Розенцвейг и сильно пьющий Васильев. Скажите мне сами, из кого было делать выбор? – пародирует Додик еврейский акцент.

      – Ну, Додик, поздравляем! – галдят удивленные родственники.

      – Поместите меня в музей! Приходите ко мне! Мои приемные дни вторник и пятница! – радуется Додик.

      Глаза младшего зятя Наума, Алика, презрительно блеснули.

      – Додик, фу. Тебе мало того, что ты и так уже член партии, так теперь еще и парторг!

      В