Алексей Балабанов. Встать за брата… Предать брата…. Геннадий Старостенко

мутной… До массового Интернета (или «трех Кассиопей», как назвал его однажды) было еще далеко.

      За год до балабановского «Брата» я написал социально-производственный роман «Сволочи московские». Название мне одобрил Станислав Гагарин в 1993-м, большой мастер советского детектива, когда мы ехали в его издательском рыдване-рафике с матюжником Анпиловым, известным «трудороссом». Гагарин не смог пережить расстрела у Москвы-реки, его сердце остановилось в ноябре того же года.

      Три года спустя я сделал два больших материала в печати для Александра Сурикова, шедшего в губернаторы в Алтайском крае под знаменами борьбы за социальную справедливость, против хищничества правящего олигархата и новых временщиков. Корысть моя была проста – напроситься к нему в Алтайский край, чтобы воевать оттуда с неправдами продажных столиц, а заодно найти себе там сибирячку по душе.

      Скажете – ненормальный? Сейчас уже соглашусь. Однажды, лет за десять до того, в молодежном лагере под Ивановом мне встретились две девятнадцатилетние омички. Обе беляночки, красавицы ясноглазые, студентки-второкурсницы, будущие стоматологи. Я буквально влюбился в обеих – по-братски опекал их, не подпускал никого, а выбора так и не сделал… В общем, «точка бифуркации» пройдена не была. Нерешительность моя, думаю, объяснялась еще и отсутствием своего жилья на ту пору, а поступать бездумно боялся. И когда вдруг что-то надумал через полгода и решил, что одна-то из них мне точно нужна, обе они неожиданно повыскакивали замуж.

      Время шло – а сибирячек (иначе юных красавиц, что не держали бы в своем мозжечке слепка безмерного столичного человейника) вокруг не предвиделось. Так оно и запало в душу. Уже и угол свой появился, а московские фемины меня особо не вдохновляли. А где найдешь в Москве сибирячку? Сейчас уже можно, конечно, кого только она к себе не сманила за эти годы, ну, а тогда… Как и я сам, должно быть, был куда менее интересен москвичкам, когда потерял престижную работу международника и стал биться за правду, пытаться нести ее людям, которых Чубайс однажды назвал «вечно последними». Да ведь и праотцы наши литературные еще вон когда писали, что Москва голодная до невест. И ведь сказать кому теперь – не поверят в эту мою блажь с федерализмом и сибирячками, вот ведь идиотище…

      В Алтайский край стал наезжать с начала 90-х, словно бы в поисках Беловодья. Пуповина московская оборвалась, и мысль уехать понемногу облекалась плотью. Так я и напросился в сибирское черноземье спасать несчастных жителей окраин от обмана и декультурации, а заодно и от привычного москвофильства. Разглядел ли там кто во мне спасителя? Не уверен. Но тогда процессы федерализации как ответа на гибельный ельцинизм уже шли полным ходом, и люди в регионах уже выучивались понимать свои кровные интересы.

      Ничего страшного, – адресовался я мысленно к контролирующим всех нас «глубинным инстанциям», – только гражданские свободы и могут нас защитить, они и делают нас людьми. Ну, а там, где не только русаки живут и где может