Страж разума. Елена Леденёва

очередную попытку отпустить все мысли. Раствориться, расплавиться, растаять в том океане обжигающей боли, который на него обрушился. Но разум отказывался подчиняться, он будто перешел в глухую оборону и спешно закрывал все лазейки и потайные ходы, твердо решив не впускать никого извне.

      – Шевцов! – ударил в уши раздраженный рык Савельева. – Прекрати! Нужно принять боль. Только так ты сможешь пропустить меня. Ну же!

      Тридцать пять, тридцать шесть… Боль тянула за собой как водоворот. И вроде бы нужно перестать ей сопротивляться, позволить утащить себя на самое дно и там, собрав последние силы, оттолкнуться, чтобы выбраться на поверхность. Но Макс не мог. Каждую новую волну боли разум встречал яростным сопротивлением, а Макс до хруста стискивал челюсти.

      Сорок два, сорок три, сорок четыре… Боль была уже повсюду, она не только заполняла мысли и притупляла чувства, она пожирала остатки сознания, старалась утопить в ужасе и безысходности, снова и снова наращивала свою силу, уже предвкушая полную капитуляцию.

      Пятьдесят восемь, пятьдесят девять…

      – Твою ж мать, Шевцов! – Савельев орал уже не в голове у Макса, а где-то сбоку. – Ты же профессионал! Какого черта ты творишь? Хочешь оказаться в психушке?

      Макс с трудом разлепил глаза. Боль прекратилась, но его все еще потряхивало. Пот заливал глаза, рот и противно стекал за ворот рубашки.

      – Почему ты меня не впустил? – магистр навис над креслом Макса.

      – Я впускал, вы не пролезли, – вяло огрызнулся тот, пытаясь подняться. – Дайте воды.

      – Первый раз встречаю такое жесткое сопротивление, – Савельев не сводил с Макса острого взгляда. – Зачем?

      – Да не знаю я! – рявкнул Макс и присосался к бутылке минералки, протянутой ему шефом. Сбившееся дыхание понемногу приходило в норму, и с каждым вдохом светлело в голове. Действительно, зачем? Какой смысл сопротивляться помощи Савельева, если они сами о ней попросили.

      – Что скажете, Юрий Данилович? – подал голос Кучер.

      Магистр отошел к окну и принялся выстукивать задумчивую дробь на подоконнике.

      – Я думаю, что с таким ожесточенным сопротивлением разума как у Шевцова, подсадить ему чужака не удалось бы даже Бандерлогу.

      – А как же его сон?

      Савельев развернулся и взглянул на Макса:

      – Сам сон – еще не показатель наличия чужака, но уже основание для серьезного беспокойства.

      – То есть Макс работать больше не сможет?

      О-па! А вот о том, что Кучер отстранит его от работы, а то и вовсе отправит в отставку, Макс даже не подумал. Выходить на пенсию в двадцать семь лет в его планы совсем не входило, и он тут же ощетинился:

      – Если чужака на мне нет, то и говорить не о чем. Я продолжу работать.

      – Чужака вроде нет, – все также задумчиво продолжал Савельев. – Но я бы советовал тебе, Максим, в дело Арзакова не лезть.

      – Почему? – резко спросил Макс.

      – Слишком много непонятного в этой истории.

      – А если меня отстранить, история станет понятней?

      – Макс,