Этюд в багровых тонах. Приключения Шерлока Холмса. Артур Конан Дойл

и я был близок к тому, чтобы последовать за Аннетт. Не припомню ни мук, ни особо тягостных ощущений или переживаний, однако же в течение недели моя жизнь висела на волоске, а потом я очнулся – слабый, как дитя, и такой же чувствительный, но с ясным, как кристалл, умом. Именно тогда, обозревая собственную жизнь, я понял, как глупо было расходовать свои литературные заработки на содержание кабинета на Уимпол-стрит, и ощутил дикий прилив радости от решения порвать с прежним ремеслом и доверить свою будущую судьбу писательству. Помню, как в восторге подхватил ослабевшими пальцами носовой платок, который лежал на покрывале, и, ликуя, подбросил его к потолку. Наконец-то я буду сам себе господин. Не нужно больше одеваться как доктор, не нужно никому угождать. Ничто не помешает мне жить как и где вздумается. Это был один из самых радостных моментов в моей жизни. Пришелся он на август 1891 года.

      Итак, набравшись храбрости, я сел сочинять что-то, достойное именоваться литературой. В работе над Холмсом трудность заключалась в том, что каждый рассказ требовал четкого оригинального сюжета, какого хватило бы и на длинную книгу. Изобретать сюжеты в таком количестве – задача, требующая усилий. Они становятся натянутыми или вовсе не складываются. Теперь, когда меня больше не подгоняла настоятельная нужда в деньгах, я решил больше не писать ничего недостойного своих возможностей. Каждый рассказ о Холмсе должен содержать добротный сюжет и загадку, интересную мне самому, иначе и других не заинтересовать. Если я сумел так долго длить существование Холмса и если публика сочтет, что последний рассказ о нем ничуть не хуже первого (а я на это рассчитываю), причина этому одна: я никогда, или почти никогда, не писал через силу. Некоторые утверждали, будто качество рассказов падало; наиболее точно это критическое суждение выразил один корнуоллский лодочник, сказавший мне: «Сдается мне, сэр, пусть Холмс не убился насмерть, когда упал с утеса, но все равно он до конца так и не пришел в себя». Думаю, однако, если читатель возьмется за цикл в обратном порядке и посмотрит на последние рассказы свежим взглядом, он согласится со мной в том, что, каков бы ни был их средний уровень, заключительный рассказ ни в чем не уступает первому.

      Тем не менее я утомился изобретать сюжеты и наметил для себя работу, несомненно, менее прибыльную, однако более значимую в литературном отношении. Меня уже давно интересовали эпоха Людовика XIV и гугеноты – французское подобие наших пуритан. Я неплохо изучил мемуары, относящиеся к тому времени, и заготовил кучу заметок, так что написание «Изгнанников» заняло у меня не так уж много времени.

      Но публика по-прежнему требовала историй о Шерлоке Холмсе, и время от времени я старался исполнить ее пожелания. Наконец, завершив два сборника, я увидел, что рискую сделаться ремесленником и к тому же полностью связать себя с низшим, как мне представлялось, жанром литературы. И вот, дабы показать, что настроен твердо, я вознамерился лишить своего героя жизни. Эта мысль сидела у меня в голове,