Нежная Ева. Арина Викторовна Евдокимова

сдерживать слёзы.

      – Толик, да? Это он, скажи, он? Он тебя ударил, да? Бил? Тебе больно? Илюша, миленький, что случилось?

      Я молчал и очень старался дышать ровно.

      – Я позвоню его матери, я этого так не оставлю! Не можешь сам, я отдеру ему всё, что можно!

      И тут я не выдержал. Слёзы словно прорвали большой накопившейся резервуар бурным потоком рыданий. Я уткнулся в плечо матери и, не в силах больше сдерживаться, разревелся.

      Мама испугалась:

      – Что случилось? Скажи мне. Что этот малолетний подонок сделал?

      Я помотал головой и, глотая сопли, чуть слышно пробормотал:

      – Это не Толик…

      – А кто? Кто тебя обидел?

      Рассказать матери правду я не мог.

      – Меня ограбили…

      – Ограбили? В клубе? – мама крепко прижала меня к груди и, стараясь успокоить, гладила по спине. – Разве ж можно из-за этого так плакать, дурачок!.. Господи, да чёрт с ними, с деньгами! Пропади они пропадом! Не смей, слышишь? Прекрати. Вот удумал! Пусть это будет самым большим горем в твоей жизни!..

      Она искренне верила в это. А мне тогда казалось, что большего горя быть не может.

      Сегодня назревает паршивый день. Я понимаю это, открыв глаза. Из окна ординаторской, насупившись, словно я – цель истребления, на меня косятся серые облака, тянущие за собой как тяжёлую артиллерию свинцовую тучу. Вероятно, её грозный вид должен привести меня в смятение, а если не поможет, нанести подлый мстительный удар по настроению. Я принимаю вызов и, отключив паникующий будильник в телефоне, встаю.

      Первая атака хмурого утра отбита холодной водой и мятной зубной пастой. Включаю чайник и, прихватив на посту градусники, отправляюсь на утренний обход.

      В четвёртой палате пациенты ещё спят, приходится их будить:

      – Господа выздоравливающие, подъём! Проверка градуса здоровья.

      Раздаю пробуждающимся пациентам градусники.

      Один из них усмехается:

      Лучше б ты его наливал, а не проверял!

      – С утреца пораньше хорошо зашло бы! – смеётся второй.

      Подхожу к тяжелобольному – пожилой мужчина с острым приступом панкреатита.

      – Доброе утро. Как самочувствие? – протягиваю ему градусник.

      – Илюшенька, – мой “тяжёлый” еле слышно стонет, – дай таблетку, что ли, какую… Болит…

      Подхожу к нему, трогаю лоб, проверяю капельницу:

      – Не надо вам таблеток, хватит болеть.

      – Как же, Илюшенька, без таблеток? Сильно болит ведь…

      – Вот приучили организм к таблеткам, он и не борется совсем.

      – Да куда там бороться? Лет-то мне сколько…

      – Ну сколько? Сейчас укольчик сделаем, и после обеда можно к невестам!

      Вздыхает, пытается приподняться и наклонится к тумбочке:

      – Мы же договорились, сначала укольчик.

      – Илюш… Достань-ка там в тумбочке… Видишь, рубашка?

      – Переодеть?

      – Ага. Достань.

      Достаю рубашку, она тёплая, байковая.

      – Мёрзнете?

      – Есть