Если – То – Иначе. Марта Полева

Марго, нет!

      – Трус ты, а не дрессировщик, твои звери плюшевые! – Брат покраснел, глаза налились слезами.

      – Тогда я буду клоуном!

      – Хорош клоун, того и гляди, разревется!

      Братовы слезы подействовали на Марго, как красная тряпка на быка, ей стало абсолютно необходимо заставить их пролиться ручьем, увидеть противника поверженным, в пыли, под копытами. Зачем? Затем что уже в этот момент внутри у нее поднималось острое, томительное и страшно приятное чувство жалости и желание утешить.

      – Это наш общий номер. Такие правила игры. Если ты не согласен – можешь катиться отсюда! Трус!

      Малыш стоял, опустив руки, и молчал. Большие соленые капли собирались на носу и на подбородке, тяжело падая потом на рубашку. Те, что закатывались в уголки губ, он старался незаметно слизнуть. Это полное отсутствие сопротивления окончательно взорвало ее. Она схватила брата за плечо, – Убирайся! – вытолкала его из комнаты, изо всех сил хлопнула дверью и повернулась к сестре. Та смотрела на нее круглыми глазами – ого… ну и пусть, сам виноват, наконец-то они поиграют без этого мямли. Они продолжили игру, что-то громко обсуждали и нарочито смеялись, то и дело поглядывая на поникший силуэт за матовым стеклом двери. Прошло около пятнадцати минут, мальчик не сдвинулся с места. Наконец Марго не выдержала затапливающей ее нежности, открыла дверь и за руку вернула брата его в комнату.

      – Нужно стараться себя перебороть, ты понимаешь? – молчаливый кивок в ответ.

      – Если не стараться, ты никогда ничего не добьешься в жизни, понимаешь? – снова кивок. Ей хотелось обнять его, погладить по голове, и пусть бы он тоже ее обнял, с благодарностью за ее нежность. – Идем за салфетками, вытрем тебе сопли.

      Игра постепенно вернулась в привычное русло. Но, один раз почувствовав работу этого странного механизма, Марго неосознанно, а затем все больше намеренно повторяла потом такой фокус. С братом, с матерью, с любым, кто в нужный момент оказывался под рукой. Жестокость рождала в ней жалость, и она принимала ее за любовь.

      Габриэль

      Она, по обыкновению, почти вплотную приблизила лицо к зеркалу, погладила лоб, щеки, проверила – правда ли, что от алкоголя желтеют белки глаз: да, правда.

      – Как же я постарела, ч-ч-черт, – она жила-была одна, ни верного мужа, ни доброго друга, да и без подруг как-то. – Свободная женщина за сорок, как она есть. Тьфу ты, пропасть.

      Нет, было много знакомых. Она легко увлекалась. Умела очень быстро влюбляться, но и моментально остывать. Все ее романы напоминали катание на одном и том же аттракционе в парке развлечений. С радостным трепетом залезаешь в кабинку, пристегиваешься. В животе что-то скручивается тугой спиралью, от чего млеет все тело. Карусель набирает скорость, достигает предела своих возможностей, кульминации – дух захватывает, раз, два, три – и вот уже все медленнее и медленнее кабинка плавно подкатывает к месту старта. Высаживаешься с легким головокружением. Сожалея, конечно, но больше испытывая облегчение от того, что это, наконец, закончилось.