Нет причины для тревоги. Зиновий Зиник

юмор и любовь к гротеску, его остроумная афористичность и вербальная карнавальность обернулись в вашем присутствии мрачным макабром».

      Я совершенно опешил – если не сказать: обалдел. Я давно не слышал такой апологетики от литературного фана. Откуда у официанта такой слог? Rabelaisian indulgence in life? Ambivalent humour? Иностранцы нередко склонны изъясняться высокопарным изощренным стилем. Однако этот официант ориентальной внешности перекрыл все рекорды. Он звучал как лектор-постмодернист по классу литературной композиции. Я сказал, что мне понравилась его идея зависимости стиля рассказчика от взгляда слушателя.

      «Вы должны поступить на курсы сценаристов где-нибудь в Лондоне», – заметил я, не без язвительности.

      «Я уже учусь, – ответил официант несколько раздраженно, но не без скрытой гордости. – Школа драматургов и сценаристов в Голдсмит-колледж». Goldsmith College, the best. Но где ему заработать деньги на оплату следующего семестра? Мытьем посуды в забегаловках? Он делал ставку на работу в этом ресторане: метрдотелем здесь – его родственник. Но ресторан явно прогорает. Катастрофический визит Виктора Альперта был фатальным. Понимаю ли я, что это значит: когда Виктор Альперт, бог ресторанной критики, заказывает в ресторане самые дорогие фирменные блюда, но ни к одному из них практически не притрагивается? Значит, он занес этот ресторан в черный список. Это значит, никакой заметки об этом новом ресторане не появится ни в одной газете, ресторан не будет упомянут ни в одном туристском буклете по Лондону. Это значит: ресторан прогорит через полгода. Банкротство. И ему, официанту, и его родственникам-компаньонам придется сворачивать бизнес и поворачивать оглобли. Обратно в Венесуэлу. Прощай, Голдсмит-колледж, – прощай, Лондон! Прощайте! Гудбай. Чао. Адиос. И официант распахнул передо мной дверь, чуть ли не выталкивая меня на улицу.

      В дверном проеме мы увидели бородача в его перстрой хламиде. Он стоял, покачиваясь и пританцовывая посреди улицы, дирижируя сигарой движение машин, осторожно его объезжающих.

      «Кто это?» – спросил я официанта. Но официант уже захлопнул дверь. За него мне ответил полицейский, стоявший от нас в двух шагах. Он спокойно наблюдал на расстоянии за танцевальными пируэтами бородача с сигарой посреди улицы. «Иммигрант из Венесуэлы, бывший ресторанный шеф. И бывший коммунист, – сказал полицейский. – В Южной Америке они все или бывшие коммунисты, или бывшие фашисты, сэр. И все шефы», – добавил он. Полицейский оказался разговорчивым, несмотря на заурядно формальное обращение «сэр» через каждую пару фраз. Впрочем, в Сохо все разговорчивые, даже полицейские. Знают, кто есть кто и подноготную всех владельцев баров и ресторанов. Из болтовни этого лондонского бобби я понял, что у бородатого кулинарного коммуниста из Венесуэлы много лет была репутация своего рода ресторанного гуру, великого консультанта, дегустатора блюд. Он объездил полмира – от Нью-Йорка до Москвы. Еще не так давно, как только в Лондоне открывали ресторан южноамериканской кухни, первым