Обольсти меня на рассвете. Лиза Клейпас

Лео, – решительно заявила она, хотя на лице ее читалось сомнение. – Ему сейчас хуже, чем Уин.

      Они подошли к постели Лео. Поразительно, как быстро может съесть человека скарлатина. Каким истощенным сделался всего за несколько дней их доселе крепкий, пышущий здоровьем брат. Некогда красивое лицо Лео стало неузнаваемым: отекшее, бесформенное, бледное. Последние членораздельные слова он произнес вчера, когда умолял Кева дать ему умереть. Совсем скоро его желание должно было исполниться.

      Амелия направилась прямо к окну и распахнула его, прогоняя стойкий запах уксуса.

      Лео застонал и зашевелился, не в силах сопротивляться, когда Кев открыл ему рот, вставил в него ложку и вылил на сухой обметанный язык немного отвара.

      Амелия села у постели брата и стала гладить по волосам и целовать в лоб.

      – Если… если воздействие окажется неблагоприятным, – сказала она, тогда как Кев понимал, что под неблагоприятным воздействием она имела в виду возможность того, что варево его убьет, – когда это случится?

      – От пяти минут до часа. – Кев видел, как вздрогнула рука Амелии, которой она гладила Лео по голове.

      Этот час, казалось, был самым долгим в жизни Кева. Они сидели и смотрели на Лео, который метался и бормотал, словно ему снился кошмар.

      – Бедный мальчик, – бормотала Амелия, меняя холодные компрессы у него на лбу.

      Когда они убедились в том, что конвульсий ждать не приходится, Кев взял с тумбочки мензурку и встал.

      – Ты собираешься дать это Уин сейчас? – спросила Амелия, по-прежнему глядя на брата.

      – Да.

      – Тебе нужна помощь?

      Кев покачал головой.

      – Оставайся с Лео.

      Кев направился в комнату Уин. Она неподвижно и тихо лежала в кровати. Она больше не узнавала его, сознание ее и тело были охвачены пламенем лихорадки. Когда он приподнял ее так, что голова ее откинулась ему на предплечье, она заерзала, протестуя.

      – Уин, – тихо сказал он, – любовь моя, лежи смирно. – Глаза ее приоткрылись при звуке его голоса. – Я здесь, – прошептал он. Он взял ложку и опустил в мензурку. – Открой рот, малышка гаджо. Сделай это для меня.

      Но она отказывалась. Она повернулась к нему лицом, и губы ее зашевелились.

      – Что? – пробормотал он. – Уин, ты должна принять лекарство.

      Она снова зашептала.

      Разобрав ее еле слышный шепот, Кев, не веря своим ушам, уставился на нее.

      – Ты выпьешь лекарство, если я назову тебе свое имя?

      Она с трудом собрала силы, чтобы сказать:

      – Да.

      В горле его встал ком. Этот ком душил его. Уголки глаз жгло.

      – Кев, – с трудом выговорил он. – Меня зовут Кев.

      Тогда она позволила ему просунуть ложку между губами, и чернильная жидкость по каплям потекла ей в горло.

      Тело ее обмякло в его объятиях. Он продолжал держать ее: хрупкую, почти невесомую, жаркую, как язычок пламени.

      «Я последую за тобой, – подумал он, – какой бы ни была твоя судьба».

      На свете ему хотелось