Лжедмитрий Второй, настоящий. Эдуард Успенский

у него эта книга.

      – Все ясно, – заявил Трубецкой. – Братья все сделали в лучшем виде. Книгу спрятали, а список подправили.

      – Как мы могли подправить, когда список писали не мы. Писал подьячий Яковлев. А все подьячие и все разрядные нам враги.

      Дело не на шутку разрасталось. Кто-то будет сильно виноват: или Трубецкой, обвинивший дьяков в подделке документов, или Щелкаловы, переделывающие царские бумаги по своему усмотрению.

      Перенесли суд на другой день.

      На другой день сам, незваный, пришел второй начальник Разрядного приказа – Сапун Абрамов, заступник за подьячих и враг Василия Щелкалова.

      Он принес черновик списка королевской свадьбы, он отыскал его в ящике для черновых бумаг Василия Щелкалова.

      Список всех удивил. Все в черновике было, как говорил Тимофей Романович Трубецкой. Только рукой кого-то из братьев Щелкаловых Трубецкой был зачеркнут, а вместо него был вписан самолично Василий Щелкалов. Будто это он сидел на свадьбе рядом с наиважнейшими боярами как свой.

      Дело постепенно стало решаться в пользу Трубецкого, а над братьями Щелкаловыми нависла тяжелейшая опала за воровство.

      Очень хорошо в сию минуту такое дело не поднимать, людей не наказывать, а попридержать этот материал на нужное время. Глядишь, или эти люди тебе еще понадобятся, или этот материал.

      Так Федор Иванович Мстиславский (по научению Василия Ивановича Шуйского) и решил поступить.

* * *

      Борис Федорович работал в своих палатах в Кремле. Дворецкий Григорий Васильевич Годунов принес ему ящичек с вновь поступившими бумагами.

      – Как там война закончилась между Трубецкими и Голицыными? – спросил Годунов.

      – Порешили в пользу Тимофея Романовича. Трубецкие по старым книгам попервее будут.

      – Бог ему в помощь. Хоть глуп, но не зол.

      Годунов посмотрел на письма в ящичке:

      – Что здесь в первую очередь читать?

      – Есть одно письмо очень серьезное.

      – Это? – спросил Годунов, глядя на запечатанное в кожаный чехол, все залитое печатями послание английской королевы Елизаветы Гастингс.

      Годунов, даже минуя Федора, поддерживал сношения с королевой, как и «английский царь» Грозный. Но не на тот предмет, чтобы смыться в Англию, как собирался это сделать Иоанн Васильевич, а на предмет получения льгот для купцов российских и личного врача для самого себя.

      – Нет, не это, – ответил Григорий Годунов. – Есть более серьезное послание. Очень серьезное, если это не ловушка. Впрочем, прислал человек надежный – Лука Паули.

      – Который при Варко́че?

      – Он самый.

      – Читай.

      У Годунова была странная привычка: он любил воспринимать бумаги на слух. Только самые опасные бумаги, бумаги первейшей важности, он читал сам. Поэтому и ползла о нем молва в народе, что правитель-де неграмотный, не книгочей.

      Дворецкий начал читать письмо:

      – «11-е декабря 1593 г.

      Борису Федоровичу Годунову лично в руки.

      По прочтению, в ноги кланяюсь,