Тонкая материя. Виктор Артёмов

считал. Сонату он Бонапарту посвятил шикарную. Близнец «Моисея», на мой взгляд. Интродукция напоминает мне Триумфальную арку в Париже.

      – Ты все смешал, мой лучший ученик. Паганини и не мог по-другому считать. А мы уже можем. Нет, конечно, не все так категорично. Даже сестра Наполеона, княгиня Элиза вызывает у меня только благодарность и восхищение за то, что подала Паганини идею игры на одной струне.

      Виктория Артуровна, добрая фея наших двух домов, больше похожая на дирижера своего маленького оркестра работников, чем на управляющую, в то утро единолично обслуживала наш завтрак, делая это на уровне ритуала. Ровесница М. С., дальняя его родственница, прекрасная хозяйка, она посвятила остаток своей одинокой судьбы ему, которого чтила как одного из славных своих соотечественников. И даже внешне казалась его женской копией. Для меня это трио – М. С., Виктория Артуровна и Черч – было ансамблем редкой слаженности.

      Ее, я заметил, одолевало желание заговорить, но она никогда бы на это не решилась без повода.

      – Прекрасный кофе, Виктория Артуровна, – сделал я подачу доброй старушке, давая ей шанс разомкнуть, наконец, уста, что, правда, было равносильно вторжению в эту гостиную одноименного водопада на реке Замбези. В течение 15 минут М.С. пришлось выслушать доклад о событиях и проблемах, о визитерах в особняк аптекаря, об аварии на пролегающей неподалеку трассе, о происшествиях в поселке и вокруг него, то есть в мире. Народ…

      – А что народ, – остановил водопад М.С. – Каков поп, таков и приход.

      – И наоборот, – не смог лишить себя удовольствия и я. – Тем более, что все это временно. А кофе хорош, причем постоянно.

      – Благодарю вас! – пропела Виктория Артуровна и с тем удалилась на кухню.

      – Вот как мог Бах выпивать по 20 с лишним чашек кофе в день и не почувствовать опасность, не понимаю, – пробормотал я.

      – Когда он это почувствовал, было поздно. Инсульт за инсультом, слепота, свет, мрак… Утешает, что к этому времени он уже все успел, в то числе и нашу скрипичную библию оставил нам, великое утешение. Я в эти 6 сонат и партит вхожу как в Кельнский собор и, конечно, в его скромную Томаскирхе. И мне лично, по большому счету, для полного и невозможного счастья, этого хватает.

      – А кофе?

      – Лучше чай. И потом, это для счастья, а для жизни надо еще кое-что.

      – Что же это за кое-что?

      – Этот дом. Мы. Этот сосновый бор со своим воздухом. Земля. Солнце, эта единственная золотая монета, на которую мы купили жизнь. Дети, любовь, которая их дает. Святое. Так, кое-что.

      Вода в высоких стаканах для кофе по-гречески была идеально очищена. Воздух, такой тяжелый в городе, здесь потрескивал от озона. Мысли и мышцы скрипача должны быть абсолютно свободны. Координация и реактивность в эпизодах высшей технической сложности – фантастическая. И тогда мы имеем все шансы умереть тысячу раз и воскреснуть в Бетховене Франческатти или в Мендельсоне Стерна.

      Загудел, запел мобильный.

      Ирэна.

      – Да.

      – Я в десяти минутах.

      – Встречу.

      М. С. полюбопытствовал.

      – Женщина?

      – Ирэна,