Миры Эры. Книга Вторая. Крах и Надежда. Алексей Белов-Скарятин

чтобы заполнить время до отхода нашего поезда. Стряслась большая беда: моё письмо к нему попало в руки тёти, она написала бабушке, и та выгнала меня – теперь я под строжайшим конвоем еду в Финляндию к Ивковым. Мой адрес пока: Або, Курорт Надендаль, Эспланадная 15, Н. А. Ивковой для меня. Я не смогу, может быть, отослать это письмо, когда буду в Питере – бабушка запретила мне опускать письма, посылать телеграммы и даже говорить по телефону с кем бы то ни было. Милая, я так надеюсь, что Ты ещё не отослала ему моё письмо – его уже нет там, вероятно, и мне ужасно неприятно, если письмо будут читать чужие люди. Там вещи, которые их вовсе не касаются. Вся моя жизнь изменится, мои родственники навсегда отказались от меня; то же сделает и папа, когда узнает всё от бабушки. Думают послать меня к матери – этому я была бы, конечно, очень рада, но моё сердце чует недоброе. Я ничего ровно не знаю о Генрихе – может быть, он пойдёт на войну, и я так и не узнаю об этом. В его руках моя достойная судьба, т.к. меня больше никто не хочет знать. Пока папа ещё не узнал, я возвращаюсь к Ивковым. Его положение ещё хуже моего: он беженец, у него ни гроша, и, вероятно, теперь будет призван на военную службу. Я решительно не имею понятия, куда он поехал. Может быть, он будет искать меня в Петрограде и, если случайно знает Твой адрес, обратится к тебе. Пускай он скажет, что намерен делать, и куда ему можно писать, а Ты, милая, дай ему адрес и напиши уже мне – мне так страшно худо сейчас; я нуждаюсь в поддержке. Кроме того, я чувствую себя совершенно больной и, признаться, ничего больше не понимаю. Как только приеду, пойду к доктору, чтобы наконец узнать, в чём дело. Если возможно, поступлю в Общину, к Тебе, если Ты примешь меня, всеми выгнанную девицу. Может быть, и Ты отвернёшься от меня. Тогда я поеду в Одессу – там живёт его сестра. Но в данную минуту я ничего сделать не могу; и приходится мне преспокойно ехать под конвоем к Ивковым. Слава Богу, что, по крайней мере, выбралась из Троицкого. Что я перенесла за это последнее время! Не вини меня, Наташа, кажется, это любовь навсегда. Я готова отдать жизнь за него, сделать всё, что он потребует. Продам всё, что у меня есть, буду работать – всё для него. Если меня пошлют к матери, мне легче будет оттуда писать ему. Может быть, меня попытаются запереть в деревню – тогда я удираю перед тем. Ты видишь, очень приятные перспективы. Буду ждать с большим, большим нетерпением Твоего ответа. А вдруг тебя нет в Общине! Ты ни разу не писала мне, приятель мой маленький; может быть, забыла Твою Муську – мои письма тебя только удивят. Ну, буду ждать! Помоги мне, пожалуйста. Целую крепко, крепко. P.S. Если когда-нибудь будут приставать, скажи, что ничего о нём … (на листочке больше не осталось места – А.Б.-С.)".

      Генрих же, будучи у сестры в Одессе, отправляет Ольге следующее: "Мне страшно тяжело за оскорбление, нанесённое Вам и Вашей семье. Вы меня прощаете, но от этого мне ещё хуже, потому что я чувствую себя недостойным Вашего прощения, недостойным даже того, чтобы меня презирать. Умоляю Вас только об одном: не убивайте той новой жизни, которая может быть результатом моего порыва, и в которой находится