Воронье наследство. Татьяна Грач

лучше посидите.

      «Может, не стоит указывать, что для меня лучше?» Эстелла нахмурилась – единственный способ выразить свое негодование так, чтобы никто не посмел осудить.

      Подобрать подходящих слов она не успела, так поспешно он развернулся, прошагал к постаменту с вазами, где еще минуту назад стояла сама Эстелла. В голове отдаленным, туманным воспоминанием промелькнуло имя. Мэлоун.

      – Граф и графиня Баркс не были мне родителями, – начал он. Гости в недоумении переглянулись. – По правде говоря, мы и родственниками не были…

      – Так почему ты решил, что в праве сейчас говорить? – послышалось из толпы. Двоюродный дядюшка Вилтон, конечно. Щеки пылали багрянцем, наверняка уже успел заглянуть в винный погреб. Иначе помалкивал бы.

      А Мэлоун, похоже, ничуть не смутился. Пожал плечами, продолжил, как ни в чем не бывало:

      – Родственные узы не могут служить мерилом благодарности. Мне дали кров и заботу тогда, когда я в этом больше всего нуждался. Это самое малое, что я могу сейчас сделать взамен. Граф и графиня Баркс были примером великодушия, для всех и каждого. Трудно встретить людей более светлых…

      «Ты же не знал их совсем!» – хотелось выплюнуть в лицо наглому выскочке. Не важно, что подумают остальные. Пусть решат, что она сошла с ума, как бабушка Клодетт, не важно.

      – …И теперь, когда роковая случайность, всего-то попавший под колесо повозки камешек, отнял их…

      Лишь бы только перестал говорить так, будто они и вправду были ему близкими. Говорить о каких-то других, совсем чужих ей людях. Не были!

      А все слушали и кивали. Даже Гаруш, уж он-то должен был видеть. Вместо этого только уставился на самозванца, не мигая. Лучше бы клюнул его хорошенько.

      Угораздило же такой глупой птице стать покровителем их рода!

      – Благодарю, Мэлоун, – Эстелла и сама не заметила, как поднялась и прервала поток продолжающейся лести. Не смогла больше выносить то, как у нее пытаются отнять самое дорогое, что еще осталось. Присвоить себе память о ее родителях. Ее, самых близких, и ничьих больше! – Думаю, все здесь уже успели понять, насколько замечательными были мои родители. Но вы и так это знали, если были с ними достаточно близки, правда?

      Конечно, не были, и нечего им здесь делать. Никому из них!

      Десятки пар глаз уставились на нее в недоумении. Ком в горле помешал продолжить сразу же, и с каждым мгновением прервать молчание становилось все сложнее. Столько лет ее учили говорить, что полагается, даже думать, что полагается, а теперь…

      – А теперь пришло время отдать графу и графине последние почести, – наконец смогла произнести Эстелла. Опустившись на колени, положила руки на вазы с прахом. Закрыла глаза. Ладони отчетливо ощутили каждый изъян, каждую щербинку на кажущейся ровной поверхности. Хотелось представить лица родителей, в последний раз, но вместо них перед глазами были эти треклятые белоснежные лилии.

      Все это неправильно. Совсем неправильно, и никто, кроме самой Эстеллы об этом не догадывался. На почетном месте сейчас должны были стоять три, а вовсе