Месть на возмездной основе. Константин Александрович Костин

рки черными глазницами окон. Я слышу этот голод в беззвучном реве Чикагинска – города тьмы, порока и погибели. Даже скудная зелень листвы, проступающая ядовитыми пятнами плесени, не была способна развеять вечный полумрак, царящий на улицах. Даже ливень не был способен очистить атмосферу города от токсичного смрада, извергаемого заводскими трубами.

      Косые капли дождя, посылаемые свинцовыми тучами, резали воздух миллионами ледяных бритв. Я задумчиво брел по пустой улице, надвинув шляпу на лоб и подняв воротник плаща. Каждый, у кого оставался хоть грамм мозгов, проводил этот поганый вечер в своей квартире, уткнувшись в бледное мерцание ящика телевизора. Лишь пара облезлых, мокрых псов скалили друг другу гнилые желтые зубы, отстаивая права на обглоданную кость, надеясь еще хоть на день продлить свою бесполезную жизнь. Сквозь шум дождя доносились тягучие хрипы сакса.

      Я направлялся в контору, намереваясь закончить день в компании армянского пятизвездочного друга. Бутылка, заточенная во внутреннем кармане, предпринимала отчаянные попытки выпорхнуть на волю, но я надежно держал ее локтем. На безымянном пальце белел шрам от обручального кольца, оставленного в ломбарде. Этот шрам заживет, но сердце, изъеденное ядовитым жалом моей бывшей, не исцелится никогда.

      Сегодня бутылка заменяла мне и собеседника, и ужин. Лишь так и можно прожить еще один поганый день моей поганой жизни в этом поганом городе, будь они трижды прокляты!

      Какой-то богатей оставил перед парадной шикарное купе ЗИС-101А-Спорт цвета слоновой кости, рассеченное пополам тенью фонарного столба. Хром автомобиля силился разогнать сумрак своими бликами, но предсказуемо сдавал позиции уличной грязи, облепившей телегу до самых стекол.

      Это Чикагинск, детка. Здесь не любят выпендрежников. Готов поспорить на последнюю трешку, что, если хозяин задержится до утра, то обнаружит свой лимузин на кирпичах. Колеса же помогут местным бродягам скрасить вечер-другой дешевым пойлом, разящим сивухой или купить пару часов любви портовой шлюхи.

      Заставив старую, давно требующую ремонта лестницу издать несколько непристойных звуков, я поднялся на третий этаж. Светильники горели через один. Возможно, это было вызвано скупердяйством лессора, а, возможно, я не единственный задолжал аренду за полгода. Чуйка подсказывала мне, что если я вскоре не раздобуду денег, меня погонят из конуры, к которой я успел привыкнуть и в которой проводил времени больше, чем в своей холостяцкой берлоге. Вышвырнут на мороз, как старого, бесполезного пса.

      Интересно…

      Через щель под дверью, украшенной облупившейся надписью "Частный детектив Юрий Котов", пробивался клочок света. Словно предвидя неминуемое отключение за долги, лучик пытался сбежать от нерадивого хозяина, протискиваясь через узкую полосу между порогом и полотном. Но куда он денется, намертво приклеенный хвостом к лампе?

      Поправив пузатого товарища во внутреннем кармане, я нерешительно остановился. Или это моя секретарша Дашенька задержалась на работе в ожидании меня, намереваясь оскорбить напоминанием о выплате жалования. Или арендодатель – преследуя те же цели.

      Иные кредиторы побоялись бы заявиться ко мне с такой наглостью. Они прекрасно знали, что хотя я и выполнил пятилетний план по потреблению алкоголя стахановскими темпами всего за полтора года, из трофейного Вальтера я лупил все так же хорошо. Из тех, кто добился демонстрации нехитрого искусства, никто еще не жаловался.

      На всякий случай я, откинув полу плаща, вытащил из-за пояса пищаль и взвел курок. Надеюсь, даже скряга-управдом сочтет эту ночь слишком поганой, чтобы умереть. Хотя… вся эта жизнь была слишком поганой, чтобы ее жить.

      Единственная радость – бутылка армянского, жгла карман, обещая приятную беседу, от которой я не желал отвлекаться. А еще у меня не наблюдалось ни малейшего желания копать могилу под проливным дождем. Уделаюсь, как черт.

      Первое, что я ощутил, открыв дверь в приемную – запах американских сигарет. Даша курила болгарскую "Фемину". Лессор предпочитал кубинские Partagas. Получается, в контору пробрался незнакомец!

      Помня золотое правило "сам погибай, а товарища выручай", я аккуратно поставил стеклянного приятеля на Дашин стол, вытер и без того мокрым рукавом плаща проступивший на лбу пот и, перехватив пистоль обеими руками, ударом ноги распахнул дверь в свой кабинет. Она, испуганно взвизгнув ржавыми петлями, рухнула вниз, окуная меня в облака щекочущей нос назойливой пыли.

      – Вы всегда целитесь в клиентов, товарищ Котов?

      На мгновение опешив, я опустил вороненый ствол Вальтера.

      Бесспорно, я неплохо разбирался в оружии. Еще лучше – в табаке и выпивке. В последнее время дела шли не идеально, так что я научился отличать даже паленку, разлитую прапорщиками танкового училища, от паленки, сварганенной мастеровыми в локомотивном депо. Последняя выгодно отличалась качеством, отдавая неподражаемым букетом соляры и моторного масла.

      Но лучше всего я разбирался в женщинах. И это была… именно Женщина! Женщина с большой, изящной буквы "Ж". Это была такая женщина, от которой теряют голову, как от неразбавленного медицинского спирта. Это была