Княжий сын. Отцовский меч. Наиль Выборнов

то, что присматривал за мной не кто-то из знакомых людей, не тетка Оксана, не Машка, а посторонний в общем-то человек. Пусть старик и спас мою жизнь, но что он тут делает-то?

      – Руки развязать? Да, сейчас развяжу, развяжу, – подошел он ко мне поближе и принялся распутывать узлы. – Ты как себя чувствуешь, парень? Болит где?

      – В груди ноет, – ответил я. – Но не дергает, а так, тупо. И несильно совсем.

      – Что не дергает, это хорошо, – покивал старик, дотронулся сухой и морщинистой ладонью до моего лба. – И жар сошел-ка, глядь. Да, парень, ты в рубашке родился.

      – Жар? – я наконец-то смог по-человечески сесть и принялся растирать затекшие руки.

      Связали меня так, чтобы не помешать току крови, но все равно ничего хорошего в этом не было. От веревок остались следы, которые проходить пока не собирались. А мать говорила, что, если больной или увечный будет лежать долго, а особенно если в подстилке камешек попадется или просто что-то твердое, то скоро его тело гнить начнет.

      Но, наверное, обошлось. Да и повязка выглядит свежей, значит ее недавно меняли.

      – Конечно, – старик усмехнулся и принялся развязывать веревки на моих ногах. – На когтях волкулака какой-то дряни нет. А он тебя по от души полоснул, так что трупный яд в кровь попал… Ты в следующий раз в грудь коли, не в брюхо. Со стрелой или копьем в брюхе тварь еще долго ползать может, но сердце у нее одно, и если его пробить, то подохнет тут же.

      – А мать? – только сейчас я решился задать этот вопрос, хоть и заранее знал на него ответ.

      – Не спасли твою мать. Да и не могли спасти, волкулак ее на месте убил. Похоронили уже, – старик закончил с узлами и уселся на край кровати. – Не казни себя, парень, ты ничего сделать не мог. Сам чудом выжил. Четыре дня ведь уже лежишь.

      Я глубоко вздохнул, пытаясь не поддаваться отчаянию. Мать. Единственный родной человек, самый близкий. Та, кто всегда понимала и была готова поддержать. Если бы я только знал, что так случится…

      Она растила меня в одиночку, без отца. А я – мужчина – должен был защитить ее. Если бы я не пошел на танцы, а отправился вместе с ней на холм? Может быть, смог бы предупредить? Или задержал зверя, чтобы она могла уцелеть? Хотя, стала бы она убегать?

      От злости я заскрипел зубами.

      – Что, болит? – по-своему понял меня старик.

      – А связал-то зачем? – севшим голосом спросил я, не обратив внимания на его вопрос.

      – Я тебя настоем полыни отпаивал. А как вышел на улицу, поесть приготовить: дома-то жарко и печь топить не хотелось, смотрю – ты из дома, и прочь со двора двинул. Бледный как смерть, мокрый, как мышь. Вот и пришлось связать. Да и плохо люди полынь переносят, если тебя мать учила, сам должен знать. Бился ты, кричал.

      – А почему ты мне помогаешь-то? – я никак не мог взять этого в толк. – Почему на холме помог, и почему сейчас выхаживаешь?

      – А мне раненых выхаживать не впервой, – ответил старый солдат, полностью проигнорировав первую часть вопроса, и посмотрел мне в глаза. – Страшно это, парень. Уж я знаю, каково это, когда молодые