Все еще Тимофей. Константин Ре

p>– Какой я тебе в ж…. служивый? – сказал я. – Я полевой художник. Баталист!

      – Ну финалист так финалист? – ответил он. – Веревка есть, говорю? Качелю хочу сделать из колеса.

      – Что ж, – ответил я. – Для такого наглого кота найдется.

      И лезу в свой лапсердак из гепарда. А у меня там банка бургундского, белье одной манекенщицы и отрез парчовой веревки аккурат 7 метров. Еще была колбаса, перемотанная шпагатом, но шпагат жалко. Растеряет колбаса без него свою самобытность.

      Качеля вышла знатная у кота Тимофея, вся часть на ней каталась: и прапор, и комдив, заполпред, старшина, Михалыч… Все любили взмывать на ней в острие атаки, а затем уходить в штопор реалий.

      Тимофей на ней спал. Не мог он уснуть спокойно без качели, привычка у него была со времен, когда он в десанте служил. Убаюкивало их в самолете, вот он и привык.

      Да, сбрасывали тогда котов на врагов. Они так этому умилялись, что теряли боеспособность! Какой автомат, когда тут такой котик.

      Так вот. С этой качели и началось наше с ним знакомство.

      Позже мы с ним пошли в разведку. Дали нам задание пробраться в тыл противника и сделать там зарисовки с натуры. Мне цветные, а Тимофею просто графику. Взяли зеленой пастели, ее больше всего на войне уходит, вся техника-то защитного цвета. И трава повсюду. А Тимофей рисовал угольком. Его рисунки по телевидению в хронике передавали. А ТВ в то время было черно-белое.

      Ползем мы с ним, значит, третью ночь подряд. На спине этюдник, картон, собачён, разит ком де гарсон, защитный зеленый. Лапсердак с бургунским. У Тимофея патефончик на тележке, пластинки, икра, пряники и кусок окуня. И вот наконец из-за гор показался долгожданный вражеский тыл. А кругом враги. И такие морды у них вражеские, что врагу не пожелаешь. Стали разбивать скрытый лагерь. Сперва подняли флаг. Но не советский, советский враги сразу заметят. Мы подняли флаг забвения. Сами его с Тимофеем придумали. Изучали с ним Кандинского да Иттена и придумали комбинацию цветов и пятен, глядя на которую человек понимал, что ему нужно проследовать в сад и не докучать особо любопытством. Затем натянули палатку, надули двух львов у входа. Резиновая кариатида, к сожалению, надувалась плохо, и наш тимпан фронтона остался без должного лоска. Зато удалось установить шпиль. Далее кресла, столик, мольберт, походная шалашовка-карлица с опахалом. И все казалось готово к пленеру, но!!!

      Тимофей стал шарить по своим кармашкам и что-то искать. Всего у него было пять кармашков. Четыре спереди и один сзади. Шарил он в первом, потом во втором, третьем, четвертом, потом опять в первом. Все уже наизнанку вывернул, а в пятый не лезет. Уже по третьему кругу пошел их проверять, а пятый не трогает.

      – Чего ты в пятом не посмотришь? – говорю я.

      – Это моя последняя надежда. Если в нем не будет, то все, капец. Значит, нигде не будет. Не хочу надежду хоронить.

      – Эх… – говорю. – Что потерял-то?

      – Уголек забыл в части… Как мне рисовать теперь?

      – Да, – говорю. – Засада! Где же его брать-то? Враги точно не дадут! На то они и враги.

      Однако, подумав, добавил: – Но ты же подрывник, пошли сделаем уголь сами. Спалим что-нибудь и делов-то! Будет уголь!

      Отправились мы к вражескому бензовозу. Если хочешь что спалить, начинай с бензовоза. Было у нас такое правило с Тимофеем.

      Подошли, установили кожаное кресло. Я сел разжигать сигару. Затем раскурил и придался размышлениям. Тимофей в то время открыл вентиль, и топливо хлынуло рекой, окутывая лужей все вражеские позиции. И вот в момент осознания, что все бытие – это тлен, я кидаю окурок изящным щелчком в зияющую лужу бензина!

      Что тут началось!!! Вспышка слева, вспышка справа!!!

      Королевство Испания

1818 г.

      Mi amor!

      Сегодня я как никогда остро ощутила, что ты есть. Почему? Потому что есть звезды, небо, ветер и ночь… Есть дрожащие от холода зеркала луж на мостовой и усталый, старческий скрип колёс экипажа… Есть нечёткое отражение моих глаз в мутном стекле и дождь, рисующий каплями варианты маленьких жизней из одной единственной точки. «В дождь происходят странные вещи», – крутится в моей голове. Думаю, это однажды сказал ты. И ты, конечно же, есть. Потому что есть я. Мы – одно. Все очень просто. И по-другому не может быть.

      В этот раз я в Мадриде. Новый день – и все заново. Эпохи меняются, люди – нет. Я смотрю на их пустые хлопоты, на улыбки и слезы, на мантильи и треуголки, на рубиновые подвески и золотые эфесы и понимаю, как мне все это чуждо. Мишура, оболочка, декорация. Мне с ними не по пути. Для меня нет завтра. Есть только сегодня. Не мне выбирать географию и время. Не мне вносить какую-то логику в мои перемещения. Но именно мне ощущать, что в каждом из них есть смысл. Вывод. Урок. Каждое – набросок, репетиция, черновик. Часть мозаики, которая однажды сложится. Попросила кучера остановиться. Просто так. Пройтись, подышать ночью. На вывеске таверны облупившаяся надпись «Infinidad». Интересно, не та ли это «Бесконечность», где, если верить слухам, бесследно пропадают оставленные