Лихоморье. Vivens lux. Полина Луговцова

сунула руки в карманы и, пригнув голову, упрямо продолжила путь: к ветреной погоде ей было не привыкать.

      Сосны вокруг дома покачивались с надрывным скрипом, будто вот-вот повалятся, но среди тех, что стали карсикко, еще ни одна не рухнула. Виола отыскала свою сосну, приникла к ней всем телом, обвила руками шершавый влажный ствол с одной веткой, торчащей в сторону озера. Ветка указывала направление, откуда появилась Виола – отец наконец-то объяснил дочери, почему оставил одну из ветвей в полутора метрах от земли, тогда как все остальные были стесаны по всему стволу до самой макушки, увенчанной лишь небольшой редкой кроной.

      Тайна ветки открылась. И все остальные вместе с ней. Их оказалось слишком много. Виоле казалось, что эти тайны похожи на сырое одеяло, – такие же тяжелые и неприятные, но их, в отличие от одеяла, с себя не сбросишь.

      Кора под веткой отсутствовала, и на голой древесине белели зарубки, образующие рисунок: тонкую женскую фигурку рядом с горой и луну над горной вершиной. Виола склонилась и провела ладонью по углублениям на обнаженном стволе. Раньше она думала, что женщина под луной – это кто-то вроде сказочной волшебницы, призванной отцом оберегать ее. Выходит, это мама…

      Сосна качнулась, но ветер уже стих, и Виоле показалось, что дерево кивнуло ей в знак согласия. Сомнений быть не могло, оно услышало ее мысли, и это произошло не впервые. За свою, пока еще не очень долгую жизнь, Виола поведала сосне-оберегу – и «волшебнице», изображенной на нем – немало своих горестей и радостей. Горестей было куда больше. Она верила, что дух «волшебницы» таится внутри дерева и все понимает. Родители часто привозили дочь в этот дом у Пальеозера. Пока жива была бабушка, Виолу оставляли здесь на летние каникулы, но шесть лет назад бабушка умерла, и с тех пор в доме удавалось провести время только на выходных. Начиная с октября и до конца апреля дом пустовал, но на майские праздники родители традиционно устраивали открытие сезона с шашлыками, приглашая в гости соседей-дачников. Было весело, шумно и вкусно. Здесь, среди сосен-карсикко, на берегу огромного озера с прозрачной, янтарного оттенка водой, еда казалась вкуснее, люди – добрее, а жизнь – счастливее. Все радости Виолы были связаны с этим местом. Наверное, потому что «волшебница» на сосне-обереге не позволяла случаться горестям. А вот в поселке Гирвас горести преследовали Виолу чуть ли не каждый день. Причем, издевки одноклассников и соседской ребятни в расчет не шли, Виола к ним привыкла и даже внимания не обращала на выкрики вроде: «поганая ведьма», «придурочная» или «дебилка». Пусть их, лишь бы не трогали. А то ведь мог и кусок грязи в спину прилететь, или камень. Но даже это было сущей ерундой: синяки на теле – дело временное. Но бывало, случалось такое, что раны в душе не заживали подолгу. Сосна-карсикко помогала все забыть, но некоторые моменты глубоко врезались в память, как зарубки на древесном стволе.

      ***

      – Твоя выхухоль белоглазая мне баню сожгла! Просыпаюсь, гля-ядь, а она стоит за окном и воет,