Россия и современный мир №3/2012. Юрий Игрицкий

себя реформаторам, показать, что они ничего общего не имеют с тем, что творилось в 1990-х. Поэтому нынешняя официальная российская пропаганда никогда не акцентирует внимание на причинно-следственной связи 1990-х и 2000-х годов, а наоборот, старательно избегает темы преемственности. Недавно в связи с 80-летним юбилеем Б. Ельцина на стремление противопоставить «криминальные 90-е» и «гламурные нулевые» отметили многие аналитики. Показательно, что преемственность между нулевыми и 90-ми годами еще раз подчеркнул даже один из лидеров правой оппозиции В. Рыжков: «Капитализм, с большими элементами госкапитализма, огромной концентрацией собственности в очень немногих руках, появился именно в девяностых и благополучно дожил до наших дней. Фридман, Потанин, Лисин, Абрамович, Дерипаска, Авен, Вексельберг, Алекперов – эти люди по-прежнему остаются. В тех же девяностых обозначилась и подчиненная роль парламента и судов в России»20. За 20 пореформенных лет перемен ни в принятой модели, ни в кадровом аппарате, ее использующем, не произошло. «Перед нами вся та же команда, – справедливо отмечает А. Минкин. – В 1996 г. они сделали Ельцину второй срок. В 2000-м сделали Путина» [13, с. 164].

      Со своей стороны, в результате этого противопоставления реформаторы и их клевреты имеют «праведную» возможность гневно осуждать нынешнюю власть за жестокость, авторитаризм, всесилие бюрократии, ликвидацию гражданских институтов, свертывание демократии, которая была тогда, в «славных 1990-х»21. Кто-то из них апеллирует к мировому сообществу, участвует в митингах в защиту прав человека, за свободу СМИ, за свободу собраний, против произвола власти, против всеобщей коррупции, за независимый суд, за честные выборы, за демократию и т.п. А была ли демократия в 1990-х годов? Если и была, то весьма своеобразная. Специфику той «демократии» наиболее точно охарактеризовал Б. Кагарлицкий: «В России в 1992–1999 годах была демократия. Но она не распространялась на Кремль. Оппозиция могла говорить, пресса – критиковать, граждане – голосовать, и все было великолепно при одном условии: все это не имело никакого отношения к вопросу о власти» [10, с. 6]. Образно говоря, в 1990-е годы население упивалось демократией, а власть упивалась разделом собственности. Этот естественный при разделе собственности социально-правовой хаос – своего рода законодательную и законоприменительную вольницу («правовую махновщину») – можно называть демократией только в весьма извращенном смысле. «Пора понять, что в правящем слое России демократов не только нет, но и не было, – обобщила в конце 2002 года дискуссию на эту тему академик Т. Заславская. – Деятельность этого слоя подчинена, в первую очередь, его собственным интересам, ко всему остальному он абсолютно глух» [9, с. 145].

      Точно так же, со своей стороны, высшие чиновники имеют прямо противоположную по смыслу, но столь же выгодную политическую возможность не только все неизлечимые системные болезни, но и все личные провалы и преступления

20

. Известия. 07.02.2011. – С. 11.

21

. Этот эпитет радиостанция «Эхо Москвы» впервые применила к названию цикла передач, посвященных 15-летию реформ. Это был ответ официальному «лихие 90-е». Но уже после второй передачи название «славные 90-е» даже таким апологетам реформаторов как руководство «Эха Москвы», видимо, показалось уж чересчур явным перебором, и название цикла поменяли на более нейтральное – «90-е: Время надежд».