Фантазиста. Первый тайм. Надежда Сухова

в Испанию.

      – Нет, – тихо, но настойчиво перебил я его. – Сандро Фантино. Мама говорила, что он – мой отец.

      Джанлука как-то странно замер. Мне показалось, что мой ответ его раздосадовал, как будто он услышал такую глупость, которая развенчала мой образ в его глазах. Однако через минуту лицо Менотти снова приняло привычное выражение. Он поднял глаза на осветительную мачту и стал разглядывать её. Я решил, что он не верит мне, и привёл ещё один аргумент в доказательство:

      – Мой дедушка шестнадцать лет работал на «Стадио Олимпико» электриком и часто брал маму с собой, потому что занятия в школе рано заканчивались, а нанимать няню у дедушки с бабушкой не было средств.

      – Я верю, верю, – поспешно ответил Менотти.

      Повисла неловкая пауза. Я устыдился своего внезапного откровения, не знал, что сказать, поэтому ждал, пока Джанлука сменит тему. А он неожиданно спросил:

      – Отчего она умерла?

      – Моя мама? – зачем-то уточнил я.

      – Да.

      – От почечной недостаточности. Она три дня пролежала в коме и умерла, – привычной фразой ответил я. Так говорить научила меня бабушка. Я понятия не имел, что такое «почечная недостаточность». А кома вообще представлялась мне позолоченным гробом с хрустальной крышкой, вроде того, в который гномы положили Белоснежку. И всю вину за мамину смерть я возлагал именно на того врача, который придумал класть больных в такие комы. Я был уверен, что моя мама просто задохнулась под крышкой. Я сам несколько раз проделывал такие эксперименты, залезая в шкаф или под плотное одеяло. Через какое-то время там становилось трудно дышать, и я вылезал. А мама не смогла. Наверняка потому, что крышку закрыли на замок. Конечно, если бы в палату заглянул какой-нибудь прекрасный принц (типа моего отца), снял это хрустальное приспособление и поцеловал маму, она непременно бы очнулась. Но отец мой, увы, в счастливом неведении играл себе в футбол. Я пытался утешить себя тем, что, когда вырасту, издам указ, запрещающий комы в больницах.

      Джанлука посмотрел на меня с искренним сочувствием:

      – Давно это произошло?

      – Мне было два года.

      – То есть ты её совсем не помнишь? – понимающе вздохнул футболист.

      – Только по фотографиям. Да и тех теперь нет…

      – Тебе же тётя подарила одну!

      – Её отобрал синьор Капроне и выбросил, – голос мой дрогнул.

      – Ты поэтому сбежал? – догадался Джанлука.

      Я только согласно мотнул головой, потому что в горле встал комок.

      – Может быть, он её не выбросил, а всего лишь спрятал? – попытался утешить меня Менотти. – Я с ним поговорю.

      Луч надежды наконец-то пробился сквозь тучи, хотя в благополучный исход этого мероприятия я не верил. Но я был благодарен этому человеку хотя бы за предложение помочь.

      Мы молчали минут, наверное, десять. Сначала это тяготило меня, но потом внимание моё сконцентрировалось на том, что происходило на поле. Я наблюдал за футболистами,