Лето 1969. Элин Хильдебранд

шепчет она и видит, как на лице отца проступает облегчение.

      Нехорошо, что их ужин прервали, но лучше по такой причине, чем по той, которой они все время боятся.

      Джесси выходит на крыльцо.

      – Пять минут, – повторяет Дэвид и закрывает за ней дверь.

      Джесси ждет, пока ее пульс успокоится.

      – Вы гуляли? – спрашивает она. Лесли живет в шести кварталах, Дорис – примерно в десяти.

      Дорис кивает. Выглядит она, как обычно, мрачно. Очки с толстыми стеклами съехали на кончик носа. Разумеется, на ней расклешенные джинсы с вышитыми на передних карманах цветочками. Дорис не вылезает из этих джинсов. Но в качестве уступки жаре она дополнила их крохотным белым топом, очень миленьким, но испорченным пятном кетчупа на самом видном месте. Отец Дорис владеет двумя франшизами «Макдоналдса», и она постоянно ест гамбургеры.

      Воздух благоухает, в окружающих дорогу деревьях порхают светлячки. Ох, как же Джесси хочется на все лето остаться в Бруклине! Ездить на велосипеде в загородный клуб с Лесли и Дорис, а под вечер они могли бы покупать фруктовый лед. Могли бы зависать в магазинах на Кулидж-Корнер и притворяться, что случайно натыкаются на мальчишек из школы. Кирби сказала Джесси, что именно этим летом ее ровесники наконец-то пойдут в рост.

      – Мы пришли сказать тебе bon voyage, – говорит Лесли. Она зыркает через плечо Джесси – удостовериться, что за дверью никто не подслушивает, – и продолжает тише: – А еще у нас новости.

      – Целых две, – добавляет Дорис.

      – Во-первых, – сообщает Лесли, – они начались.

      – Они, – повторяет Джесси, хотя и понимает, что Лесли имеет в виду месячные.

      Дорис кладет руку себе на низ живота.

      – У меня болел живот, – говорит она. – Так что, думаю, я следующая.

      Джесси не знает, что сказать. Как отреагировать на новость, что одна из лучших подруг сделала первый шаг навстречу женственности, в то время как сама Джесси все еще сущий ребенок? Она так жутко ревнует, потому что с тех пор, как в прошлом месяце школьная медсестра провела «беседу», тема менструации стала преобладать в их болтовне. Джесси так и думала, что Лесли станет первой из них, у кого начнутся месячные, потому что она наиболее развита. У нее уже выросла маленькая упругая грудь, и подруга носит спортивный бюстгальтер, в то время как Джесси и Дорис плоские, как гладильная доска. Джесси завидует, страстно желает того же и порой тревожится – она слышала историю о девочке, у которой так никогда и не началась менструация, – хотя сама понимает, как это глупо. Обе старшие сестры Джесси стонут по поводу своих месячных. Кирби зовет их «проклятием», что в ее случае вполне оправданно, ведь всякий раз она страдает от мигрени и изнурительных спазмов, которые приводят ее в ярость. Блэр более деликатно отзывается о цикле, хотя сейчас это для нее не проблема – она беременна.

      «Лесли может забеременеть», – думает Джесси, и эта мысль почти вызывает смех. Ей хочется прервать разговор, вернуться