Лисьи броды. Анна Старобинец

во рту вкус железа, а в переносице – жжение.

      Наверное, тигры на туфельках помогают только настоящим китайским девочкам. А у нее слишком много неправильной крови.

      – Слушай мою команду! – племянник старосты подобрал с земли еще пару камней; глаза его сияли от возбуждения. – Теперь кидаем камнями в бесов! Они там в ней внутри прячутся!

      Он кинул камни, один за другим, остальные тоже. Из фанзы доносился плач Насти.

      – Ты обещал по два камня! – закричал Прошка. – Это нечестно!

      – Так это в нее по два камня. А в бесов – лучше побольше. Ты что же, не за Христа, а за бесов? – Тихон угрожающе ткнул Прошку в плечо. – А ну кидай камни! И чтоб мне не мазал! Я ж знаю, ты меткий, в папашу!

      Близнецы, возбужденно прильнув к окну, кидали камни и куски досок уже без команды, в свое удовольствие. Краем глаза Прошка заметил, что бритоголовые, гогоча, вошли в фанзу.

      – Прикажи им, чтоб прекратили, – без выражения сказал Прошка.

      – Иначе – что? – издевательски уточнил Тихон.

      – Иначе – вот, – Прошка вытянул из кармана охотничий нож, дрожащими руками раскрыл и направил на Тихона острие.

      – И что, порежешь нас, братьев по вере, ради бесовской нехристи?

      Тихон вразвалочку подошел к Прошке и требовательно протянул руку:

      – Давай сюда. Это игрушка для больших мальчиков. Давай-давай, не бойся. Нож отдашь – мы уйдем.

      Не веря Тихону, понимая, что врет, но притворяясь перед собой, что поверил, Прошка отдал ему нож. Племянник старосты осмотрел рукоять и лезвие со знанием дела. Сложил нож, засунул в карман, приблизил свое лицо к Прошкиному вплотную, так, что почти соприкоснулись их лбы:

      – У бати взял?

      – Ну.

      – Ты знаешь, что воровство – смертный грех?

      – Ну.

      – Отступаешься от греха?

      – Отступаюсь.

      Белобрысый сделал шаг назад, кивнул, вроде бы удовлетворившись ответом, а потом с оттяжки ударил Прошку кулаком в скулу. Тот упал, и Тихон принялся методично, как будто даже слегка скучая, бить ногами лежачего. Не в полную силу, так, чтоб ничего не сломать, – а то не хватало еще, чтоб Ермил потом пришел разбираться.

      Близнецы, присмирев, испуганно топтались рядом: они такого поворота не ожидали:

      – Тиш, можт, не надо? Он все-таки брат наш…

      – Заткнитесь! – Он и сам понимал, что пора бы остановиться, но от этого их нытья только больше зверел и остановиться никак не мог.

      Из фанзы слышались взрывы смеха бритоголовых и Настины вскрики.

      – Еще раз повтори, а то я уши не чистил, – отсмеявшись, про-гундосил тот, что помладше. – Где, говоришь, твой папка?

      – Мой папа на войне, – стараясь не плакать, ответила Настя.

      Оба снова загоготали.

      – Это мамка твоя, шлюха, тебе спиздела? Нет у тебя никакого папы!

      – Если мама у меня шлюха, а из Лисьих Бродов она точно не уезжала… – прошептала Настя, понимая, что теперь они ее точно прибьют, – тогда, значит, мой папа – кто-то из здешних.