Ночь шинигами. Кайли Ли Бейкер

твою истинную сущность, – бросила Айви.

      – Полукровка, – прошипела Мэвис, еще сильнее прижимая к тротуару мою руку.

      – Не смей отворачиваться от Высших жнецов, когда они обращаются к тебе, – приказала Айви.

      Я подняла глаза к небу и встретилась взглядом с главной мучительницей, ее радужки превратились в тошнотворный водоворот лилового и зеленого.

      Она склонилась ко мне, и я снова инстинктивно зажмурилась, представляя тысячи разных видов боли, которые мне могут причинить. Каждый мускул напрягся, вздрагивая от предвкушения агонии. Ноги чуть подергивались, как у пришпиленной бабочки. Я до скрежета сжала зубы, воображая мир, где смогу отбиться без последующего наказания Верховного совета, где найдется могущественный защитник, кому я буду небезразлична.

      Боль не приходила мучительно долго. Мои мышцы напрягались все сильнее, сотрясаясь от напора.

      А затем с непривычной мягкостью Айви собрала мои волосы и приподняла со снега. Я открыла глаза в то мгновение, когда перед лицом промелькнули ножницы, блеснув в слабом свете фонарей.

      – Нет! – вскрикнула я, сопротивляясь рукам, которые прижимали меня к земле.

      Я рванулась, но в меня вцепились еще сильнее. Я не могла встать, не навредив нападавшим, а если покалечу их, это дойдет до Верховного совета.

      Так что я только заметалась, словно выброшенная на берег рыба, глядя на неподвижные снежинки и пытаясь максимально усложнить троице задачу.

      Я знала, что мои локоны неправильного цвета, и мне никогда не стать красивой, как ни старайся, но это были мои волосы, и я не хотела отдавать их Айви.

      Она схватила меня за подбородок и поднесла ножницы к самому зрачку.

      – Не шевелись, или вместо волос заберу глаз, – предупредила мучительница.

      От ее слов по коже побежали мурашки. Наверное, именно таким тоном Айви обращалась к людям перед тем, как забрать их души, потому что я обмякла, точно увядающее растение. И пусть порезы быстро затягивались, а кости возвращались на место в течение нескольких минут, глаз мне отращивать еще не доводилось, и я не горела желанием узнать, каково это.

      Я застыла, боясь даже пошевелиться, чтобы серебряные лезвия не сдвинулись ни на миллиметр. Меня сдерживала не угроза боли, а предвкушение того давящего ощущения, когда ножницы пронзят мой глаз и зрение рассыплется калейдоскопом. От этой мысли тошнило, но я могла только пялиться на острые лезвия, мерцающие серебром под уличным фонарем.

      Задний план расплылся сонной дымкой, и я слишком поздно поняла, что Айви обращает против меня время, растягивая момент все дольше и дольше. Я лежала в ловушке мира, где были только я, ножницы и ожидание вонзающихся в глаз лезвий. Айви могла столетиями продержать меня в таком состоянии. Я запаниковала, хотя не могла ни пошевелиться, ни вдохнуть. Медленные удары сердца участились, легкие молили о глотке кислорода, который, по сути, был им не нужен. Я смотрела, смотрела, не в силах отвести взгляд, лезвия казались все более острыми и зловещими,