Отель с привидениями. Уилки Коллинз

последнее, чтобы бросить его в прожорливое пламя, как вошла старая няня и спросила, желает ли она видеть «мастера[4] Генри», имея в виду самого младшего из семейства Уэствик, того самого, кто публично порицал своего брата в курительной клуба.

      Агнес помедлила в нерешительности. Слабый румянец выступил у нее на лице.

      Много воды утекло с тех пор, как Генри Уэствик признался ей в своей любви. Она же призналась ему в том, что сердце ее отдано старшему брату. Он примирился с порушенными надеждами, и с тех пор они общались дружески и по-родственному. Никогда прежде он не связывался у нее с неприятными воспоминаниями. Но сегодня, когда его брат, обвенчавшись с другой женщиной, окончательно предал ее, ей почему-то было неприятно его видеть. Помнившая их еще малыми детьми, старая няня терпеливо выжидала. Она, конечно же, симпатизировала Генри и потому поспешила ему на помощь:

      – Он говорит, что уезжает, дорогая, и просто пришел проститься.

      Эта простая причина возымела свое действие. Агнес решила принять кузена.

      Тот вошел так стремительно, что обрывки последнего письма Монтбарри она бросила в огонь уже при нем. Она поспешила заговорить первой:

      – Ты так неожиданно уезжаешь, Генри. Дела? Или развеяться?

      Вместо ответа он ткнул пальцем в догоравшее письмо и черный пепел, устилавший дно камина:

      – Ты жжешь письма?

      – Да.

      – Его письма?

      – Да.

      Он мягко взял ее за руку.

      – Я не знал, что вторгаюсь, когда тебе надо побыть одной. Прости, Агнес. Я навещу тебя, когда вернусь.

      Слабо улыбнувшись, она показала ему на кресло.

      – Мы знаем друг друга с детства, – сказала она. – Чего ради я буду играть в самолюбие перед тобой? Зачем мне иметь от тебя секреты? Некоторое время назад я отослала твоему брату все его подарки. Мне посоветовали сделать больше – ничего не оставлять, что могло бы напомнить о нем. Словом, сжечь его письма. Я последовала этому совету, но, признаться, когда я рвала это последнее письмо, у меня дрогнула рука. Нет, не потому, что оно последнее, а потому, что в нем было вот это.

      Она раскрыла ладонь и показала ему локон Монтбарри, перевязанный золотой нитью:

      – Что ж, пусть сгорает заодно со всем.

      Она бросила локон в огонь. С минуту она стояла спиной к Генри, держась за каминную доску, и глядела в огонь.

      Он сел в кресло, выражая лицом противоречивые чувства: в глазах у него стояли слезы, а брови сердито хмурились. Он пробормотал себе под нос:

      – Черт бы его взял!

      Она собралась с духом и свой вопрос задала, уже повернувшись к нему лицом:

      – Так почему ты уезжаешь, Генри?

      – У меня скверное настроение, Агнес, и я хочу сменить обстановку.

      Она не сразу продолжила разговор, по его лицу она явственно видела, что, отвечая на ее вопрос, он думал о ней. Она чувствовала к нему благодарность, но ее душа была не с ним: ее душа еще была с человеком, который ее оставил. Она снова отвернулась и уставилась в огонь.

      – Это правда, – спросила

4

Вежливое обращение слуги к сыну хозяина.