Мадагаскар. Кинематографический роман. Мурад Ибрагимбеков

всего произошедшего он – если, конечно, он существует, – должен сгорать от стыда и несмываемого позора, но утверждать не берусь. Доподлинно это никому не может быть известно.

      На мне была моя кожаная куртка, в руке рупор, рядом со мной находился Шметерлинг, держащий хлопушку (пару дней назад я взял его на работу с испытательным сроком). На заднем плане находился павильон, заполненный семью обнаженными телами – трое мужчин и четыре женщины, – готовыми начать действовать по команде: «Камера – мотор – начали!»

      Я заканчивал свою картину «Что скрывают зонтики». Зонтик и его спицы как символ полигамии, присущей человеку. Зонтик как символ секса, зонтик как юбка, зонтик как ложе, зонтик как небосклон. Картина была полна глубинных смыслов и символов.

      (Одна копия картины сохранилась и в настоящее время находится в Берлинском музее эротики, что возле Зоологишен Гарден).

      После смены я представил Лорелей своей группе. Группа была небольшая, я всегда обходился малым количеством работников. При специфике моей работы и ограниченности проката большая группа была абсолютно не нужна. Я платил оператору, его помощнику, двум осветителям, один из которых выполнял обязанности гафера, и гримеру. Состав группы не был постоянен, кроме кинооператора Генриха Моозеса, все остальные участники менялись от проекта к проекту. Текучесть кадров никогда меня не смущала. Художником-постановщиком был я сам, пригодился опыт работы декоратором.

      – Познакомьтесь со стариком Генрихом, – представил я девушку своему старому оператору и другу. – Герр Моозес начинал с самим Люмьером, – не преминул добавить я.

      – Правда, вы работали с самим основателем?!

      – Правда, милочка, с Люмьером я познакомился в 1901 году, когда решил освоить эту профессию, – как обычно неторопливо и размеренно стал рассказывать Генрих.

      О Люмьере старина Генрих Моозес мог рассказывать бесконечно, были бы слушатели. На самом деле с Люмьером он работал один день в своей жизни, когда заменял у него не съемках захворавшего разнорабочего. С самим Люмьером он никогда не разговаривал, но созерцание мифического героя произвело на него столь сильное впечатление, что Генрих Моозес посвятил свою жизнь кинематографу и выучил наизусть биографию своего кумира.

      Молодость и красота Лорелей не могла не очаровать старого киноволка. В тот день он преподнес ей в подарок один из своих объективов. Это была «тридцатьпятка».

      – Это очень старое стекло, деточка. Через старые объективы мир выглядит по-иному, – сказал он. – Им снимали еще отцы-основатели; надеюсь, он поможет вам в вашем творчестве.

      Люмьер перевернулся бы в гробу, если бы узнал, что вскоре наснимает эта юная особа этим самым объективом.

      В тот день я сделался для Лорелей воплощением бога волшебного фонаря, в свет которого так стремилась целеустремленная фея новейшего из искусств.

      Недавнюю провинциалку (она переехала в Берлин полгода назад из-под Котбуса), девушку из приличной лютеранской