Запасные. Живиль Богун

ни разу не споткнулась о кочку или корень, ни одна ветка не хлестнула её по лицу: густой подлесок словно раздвигался перед ней, а за её спиной снова смыкался.

      Как долго она шла? Может, долго, а может, и нет: время будто утратило смысл… Внезапно впереди показался широкий просвет. Поляна, на которую Дара вышла, казалась смутно знакомой. Приглядевшись, она увидела круглое каменное строение под сенью высоких стройных сосен. И тотчас его узнала: храм Триединой! Сёстры и их воспитанницы приходили сюда совсем недавно, на Самхейн, когда жители всей страны отмечали конец сбора урожая и наступление зимы, а до этого на Мабон, осеннее равноденствие. Только шли они сюда почти полдня, сначала по высокому морскому берегу, а затем по широкой лесной тропе, часто останавливаясь и распевая гимны благодарности Природе в целом и Триединой богине как олицетворению женского начала…

      Пёрышко поплыло к входной арке. Здание, сложенное из местного камня, белого с тёмными прожилками, было совсем невысокое, круглое, с крышей-куполом и восьмью стрельчатыми окнами. В отличие от величественных, колоннами и башнями украшенных обиталищ мужских богов: Дагды, Тараниса, Огмия или Белена – святилище покровительницы женщин было по-домашнему уютным. При солнечном свете на мраморный пол сквозь витражи в окнах падали разноцветные узоры, создавая видимость светящегося ковра. Однако теперь внутри стояла кромешная тьма. Волшебное пёрышко покрутилось в воздухе, затем вдруг опустилось Даре на плечо и застыло, словно маленькая золотая брошь. Девочка тронула его пальцем: перо держалось, будто приклеенное. Значит, пришли.

      Только зачем?

      Дара всмотрелась в середину храма, где, насколько она помнила, во время священных обрядов стояли каменные чаши: одна с водой, вторая с огнём. Но вместо чаш разглядела на полу груду тряпья. Девочка осторожно приблизилась, наклонилась – и тотчас отпрянула: там, завёрнутый в старое одеяло из овечьей шерсти, лежал человек.

      Мальчик. Примерно её возраста. Он лежал на спине, и луч лунного света, внезапно ударивший в окно, упал на застывшее лицо, как будто высеченное из того же белого камня, что и плиты пола. Руки, выпростанные поверх одеяла, были тоже белые и очень худые, кожа да кости. Голова мальчика была совершенно лысой, брови и ресницы тоже едва обозначались, глаза закрыты.

      Жуткое зрелище, честно говоря. Однако что-то заставило Дару опуститься на колени рядом с безжизненным телом и прикоснуться пальцами к шее у подбородка. Под холодной сухой кожей едва ощутимо пульсировала кровь: мальчик был жив.

      Но на грани смерти. Это Дара чувствовала так же отчётливо, как пропитанный благовониями воздух и гладкий пол под ногами. Следом вспыхнул целый рой вопросов: кто этот мальчик, что с ним, как здесь оказался и зачем? – и так же быстро угас. Осталось только понимание: она может его спасти. Она должна его спасти!

      И Дара полностью сосредоточилась на поставленной задаче. Ей хватило мгновения, чтобы сделать вывод: несчастного убивает его собственная