Анатомия обмана. Любовь Романовна Белых

Мы можем заказать что-то из еды. Я могу и сам приготовить. А отец, кстати, где? – голос раздаётся слишком близко.

      Я вынуждена обернуться.

      – Не знаю, сказал ли тебе Николай Петрович… – сбивчиво начинаю, тут же повернувшись обратно. Вспоминаю, как выгляжу, и чувствую, что щёки пылают адским огнём. Кое-как беру себя в руки и продолжаю: – В общем, он предложил мне вроде как работу. Помощницы по хозяйству. Он сказал, так и для следствия будет лучше. Только нужно будет солгать. Ну, сказать, что я здесь работала до… до вчерашнего дня. Чтоб у вас из-за меня ещё больше проблем не было.

      Мужчина всей моей жизни хмурится. Я не хочу ему лгать, оттого перевожу разговор в другое русло:

      – Картошка почти готова. Ещё я там яйца с сыром и чесноком сделала. Только майонеза не было. Если ты голоден… – кровь снова приливает к щекам.

      Подумать только, я готовила для Лядовых и сейчас буду кормить Макса своей стряпнёй.

      – Ничего себе ты ловкая. – мне кажется, что нотки сомнения пробираются в его голос.

      – Не такая уж и ловкая. Тем, у кого имеются две работающие руки, придётся мыть после меня посуду. Я как-то сначала об этом совсем не подумала…

      – А я хваловал отца на посудомоечную машину. Он всё был уверен, что она ему без надобности.

      Вот ещё. Из-за моей глупости и недальновидности покупать ненужную человеку вещь? Как Макс вообще это всё совместил?

      На моё счастье или беду, раздаются приближающиеся шаги.

      Поразительно, что я совсем не слышала в доме этого ужасного скрипа ворот. Звукоизоляция?

      – Запах изумительный, Анют, но, боюсь, твои труды нас не дождутся. Если ты, конечно, прислушается к моему совету.

      Николай Петрович входит в кухню широкими шагами. Я благодарна за комплимент своей картошке, потому что вижу неподдельное любопытство на его лице. Ну и ещё трепещущие крылья носа.

      – Почему я должна не прислушаться к вашему совету? – искренне изумляюсь я.

      Стараюсь не выказывать беспокойства, но тело подводит. Ладони и лоб мигом становятся мокрыми. Злюсь сама на себя, не сводя взгляда с человека, принёсшего непонятные вести.

      – В общем, там твоя мама одумалась. Ради тебя или Миланки, для дела неважно. Но это шанс. Хороший шанс заручиться её поддержкой и открыть ей глаза на того, с кем она продолжает жить. Если она присоединится к твоим показаниям, Анют… – полковник говорит что-то ещё, а я его не слышу. В ушах вновь воет тревожная сирена.

      Это же… это же мама.

      – И что вы хотите? – не слыша ничего вокруг, я спрашиваю о самом главном. Старательно контролирую тембр голоса, чтоб в него не пробрались тревожные нотки и отголоски намечающейся паники.

      – У Прохорова остались некоторые вопросы. Тяжёлые вопросы, Анют. – вздыхает Николай Петрович, кося растерянным взглядом в сторону плиты.

      Картошка! Да чтоб меня!

      Снимаю с огня сковородку. Ставлю её на другую конфорку. Откладываю в сторону деревянную лопаточку, а сама наблюдаю за мужчинами в отражении рядом стоящей кастрюли. Макс подаёт отцу какие-то знаки, которые я не могу