Питомник. Книга 2. Полина Дашкова

вид. В восемьдесят восьмом на ее книжке уже лежала вполне приличная сумма, но тут разразилась первая деноминация, и от денег осталась только горькая память. Марина стала работать на Тверской. Там было больше риска, но и денег больше, иногда платили валютой. Именно из-за валюты, из-за вожделенных, надежных долларов, Марина и погорела. Попались щедрые клиенты, она решила припрятать от сутенера полтинник, а напарница, с которой вместе работали, взяла и стукнула. Может, поэтому, а может, были какие-то другие причины, но в итоге при очередной милицейской облаве у Марины при обыске нашли пять упаковок героина.

      Три года в зоне оказались для нее передышкой. Она попала в образцово-показательную колонию, шила синие рабочие халаты, участвовала в самодеятельности, просыпалась и засыпала с легкой душой, потому что рядом не было мужиков, клиентов и сутенеров, которых она ненавидела. За примерное поведение ее освободили досрочно. Она решила не возвращаться к прежней постылой профессии, отправилась домой в Катуар, но в квартире в панельном доме жили чужие люди. Мать умерла, отец просто исчез, не вернулся из зоны. Кроме Тверской, ей некуда было деться.

      В январе девяносто пятого, стоя на своем посту у метро «Маяковская» в строю терпеливых товарок, Марина так промерзла, что была рада любому, самому паршивому клиенту, лишь бы поскорее выбрал и повез куда-нибудь в тепло. Подъезжали машины, опускались стекла, выглядывали мужские головы, глаза медленно скользили по ногам в тонких колготках, по лицам, синим под слоями косметики. «Снимали» в ту ночь неохотно. Из-за сильного мороза у девочек был нетоварный вид. Неподалеку в переулке стояла пара сутенерских машин, если становилось совсем невмоготу, можно было сбегать погреться, но тогда рискуешь упустить клиента. Марина терпела, не рисковала, и ей повезло. Притормозил скромный серый «жигуленок», из него выглянул вполне нормальный парень, не старый, не противный, и тут же подозвал Марину, договорился с подоспевшим сутенером о цене на всю ночь, и Марина нырнула в теплый салон.

      Всю дорогу он молчал. Из магнитофона орал тяжелый рок. Он не спросил, как ее зовут, и сам не представился. Но ей это было все равно. Ехали долго, куда-то в Тушино. Остановились у новой двенадцатиэтажки, все так же молча вошли в подъезд. В лифте она разглядела самое обыкновенное, даже приятное лицо. На вид ему было не больше двадцати пяти.

      Квартира оказалась крошечной, однокомнатной. Пахло какими-то индийскими благовониями, стены были оклеены мрачными красно-черными обоями и увешаны жуткими африканскими масками.

      – Иди в душ, смой всю косметику, – скомандовал он, – и переоденься в то, что там лежит на стиральной машине.

      В ванной, отделанной черным кафелем, Марина увидела аккуратную стопку одежды, развернула и тихо ахнула. Черное, глухое и длинное платье из грубой ткани, черный платок, черная шапочка, по форме похожая на церковную маковку. Что-то выпало, звякнуло о кафельный пол. Марина наклонилась и подняла большой серебряный православный крест на толстой цепочке.

      То,