Марафонец. Николай Углов

лежим в тени стога – лунный свет выхватывает только наши ноги с лыжами. Ведьма смотрит непрерывно, не мигая, кровавыми глазами на нас, и, видно, злится, т. к. зловеще открыла громадную пасть с белыми клыками. Красно-чёрные слюни капают обратно в печную трубу. Мы оцепенели, враз забыв холод и голод. Костя шепчет:

      – Вот не ожидал такой смерти! Сейчас, сука, сожрёт целиком нас. Только кости, как у мышки, хрустнут!

      Наконец, ведьма громко рыкнула, отвела свой взгляд от нас, повернула голову в другую сторону и оторвалась от трубы. Тихо-тихо поплыла, полетела над селом, всё время увеличиваясь в размерах и уже не оглядываясь на нас.

      До конца своих дней не забуду эту ночь! Жуткий мертвячий свет луны, белое безмолвие, и страшная чёрная ведьма…

      Сознание вернулось только днём. Кто-то расталкивал нас, шумел, ахал. Мы почти не шевелились и не приходили полностью в сознание. Помню только, что кто-то снимал с меня лыжи и перенёс в сани, укутав тулупом. Пришёл в себя только в родной хате. Плакала, суетилась мать, отчим растирал самогонкой моё лицо, уши, тело, раздев донага. Мои руки стучали по полу, свесившись с лавки, будто не мои – они совсем не чувствовали боли.

      Спас нас с Костей, оказывается, дед Лазарев, как и маму когда-то. Он вёз почту во Вдовино. Мать, рыдая, привела в дом хирурга Дакиневича. Тот долго осматривал меня – руки, ноги. Сказал:

      – Немедленно в больницу! Обморожение сильнейшее! Постараюсь спасти ноги. С руками хуже. Но… посмотрим.

      Перевезли тот же час в больницу. Костя уже был там. У него, как и у меня было отморожено лицо, уши, руки, ноги.

      Весь январь мы провалялись в больнице – Дакиневич искусно лечил нас. У меня с правой руки чёрными струпьями слазила кожа всех пяти пальцев и кисти. С левой – чуть меньше. Осталась на всю жизнь памятка с той ночи – негнущиеся полностью по два пальца на руках.

      Так я и не сходил на каникулах в лес за зайцами в последний раз…

      Проболев месяц, назад в Пихтовку поехал с другом Афонькой. Костя наотрез отказался от школы и не поехал в Пихтовку. Та ночь, как оказалось, окончательно сломала его, и он остановился в своём развитии. Не стал больше учиться и после освобождения, не поехал на Кавказ, а только переехал в Новосибирск.

      Афанасий закончил семилетку во Вдовино, и дальше не стал учиться: у матери не было сил – жили они очень бедно. Он уже работал и ехал туда по каким-то делам (его послал председатель колхоза). Председатель договорился с водителем огромного грузовика «Студебеккера» и нас посадили в кабину. Эти великолепные машины появились в Новосибирске после войны. И вот водитель одного из них приехал во Вдовино, погрузил зерно из колхозных амбаров и повёз его мимо Пихтовки в Новосибирск.

      Выехали в ночь. В кабине было просторно, тепло, интересно. Светятся всевозможные приборы, кнопки, стрелки, лампочки – вот что значит настоящая техника! Мы с уважением искоса посматриваем на шофёра. Какой он умный, всё знает, такая огромная