Любой ценой. Наталья Никольская

а ты не в курсе, что там за слухи ходили насчет истории с Наташиной смертью? Ну, будто бы она сама с собой покончила?

      – Не знаю. Я же в то время в Ершовске была. Ты лучше меня должна знать.

      – Ну я-то откуда! Это же дело семейное.

      – Нет, меня в такие подробности не посвящали. Видимо, психику берегли. Но сдается мне, что что-то там нечисто.

      – В каком смысле? – встрепенулась я.

      Лариса не успела ответить – о своем существовании и присутствии на территории моей квартиры заявил Дрюня Мурашов.

      – Ну чо? – довольно подмигнув нам, сказал он. – Бабки все по домам растусовались, можно идти.

      – Андрюш, – Лариска просительно посмотрела на Дрюню, – чтобы дядя не подумал, что я прогуливаю, может, ты сходишь? Скажешь, мол, встретил Ларису возле института, она там сидит, не может экзамен сдать, очень просила бутылку передать. А я записку напишу, чтобы он поверил.

      – Ну давай, – почесав за ухом, ответил Дрюня.

      Лариска полезла в сумку.

      – Вот черт! – вздохнула она.

      – Что такое? – встревожился Дрюня.

      – Ручку дома забыла, писать нечем.

      – Ручку? – Дрюня никак не мог допустить, чтобы отсутствие какой-то ничтожной ручки помешало ему получить вожделенную бутылку.

      Дрюня быстро вывернул собственные карманы. Из них была извлечена целая куча абсолютно бесполезных вещей – просто непонятно, для чего Дрюня таскает ее с собой! – но вот ручки среди этих вещей не было.

      – Лелька, у тебя ручка есть? – повернулся ко мне Дрюня.

      Ручка-то у меня, безусловно, есть – она наверняка в любом доме имеется, хотя бы одна, – но вот только знать бы, где она… В моем доме так трудно что-либо найти. А все дети! Вечно запрячут самую нужную вещь куда-то в самый неподходящий момент!

      И в кого они такие? Вот у всех дети как дети, а у меня…

      Я перетрясла все детские игрушки, но и в них ручки не оказалось. Тогда я вспомнила, что где-то у них были цветные карандаши и фломастеры, но и они почему-то не нашлись. Наверное, Артур утащил их с собой к бабушке. Ну вот зачем, спрашивается, они ему там нужны? А матери теперь записку написать нечем.

      Наконец Дрюня, действовавший наиболее рьяно из всех троих, обнаружил под ванной огрызок химического карандаша, неизвестно как и когда туда попавшего.

      – Есть!!! – заорал он так, словно нашел клад. – Нашел.

      – Чего орешь-то? – одернула я его. – Ларис, устроит?

      – Да вполне, – согласилась Лариска, беря карандаш.

      Она быстро написала на выдернутом из тетрадки листочке несколько слов и передала его Дрюне. Тот скомкал листок, сунул его в карман и направился в прихожую.

      Мы с Лариской остались одни. Я заметила, что то ли под влиянием водки, то ли после разговора о делах семейных в ее глазах появилась какая-то расслабленность и доверительность. Ей явно хотелось поговорить откровенно.

      – Ты знаешь, – наклоняясь ко мне поближе, сказала она. – Ведь я недавно познакомилась