Приглашение с подвохом. Рыжая Ехидна

так должна была узнать!

      От надломленного голоса в душе буквально все переворачивается. Меня обволакивает нестерпимое желание обнять мужчину, прижаться к нему всем телом, погладить по голове и сказать, что мы это переживем. Как и прежде. Вместе.

      Но погасив глупые порывы, я делаю шаг вперед, чувствуя боль от напряжения, сковавшего мышцы. И обхватываю ладонями правую руку Антона. Лишь на одно мгновение позволяю себе насладиться родными прикосновения, но почти сразу вырываю пальцы из сладкого плена, чтобы задрать рукав мужской рубашки до локтя, оголяя черный рисунок.

      – Помнишь день, когда ты её набил? – пальцем вывожу контур лаконичной татуировки с датой из далекого прошлого. Поднимаю голову, чтобы поймать мечущийся взгляд Антона, что больше походил на пса, который понимает, что сейчас любимый хозяин сделает ему больно. Знает, читает по глазам, но даже не предпринимает попыток избежать удара. – Осень. Тебе семнадцать. Мать, наконец, рассказала, кто твой отец. И, конечно же, ты его разыскал. А после три дня просидел под воротами шикарного особняка, несмотря на проливные дожди, надеясь на… – горло сдавливает спазм, и я опускаю конец фразы, не найдя в себе силы нанести столь сильный удар. – А я приезжала несколько раз в день на электричке, привозя тебе бутерброды и чай в термосе. Сидела там с тобой, под дождем, и уговаривала бросить бесполезную затею. И мне это удалось. Тот день ты запечатлел в татуировке, чтобы никогда не забывать клятву. Я так тобой восхищалась тогда и гордилась все эти годы, а сейчас… я вижу мужчину, который нарушил свои принципы и предал самого себя. Забыл все то, к чему стремился. Все обещания. Так что, Самойлов, нам не о чем с тобой говорить, ведь как выяснилось, твои слова и гроша сломанного не стоят.

      Словно подгадав момент, к нам подходит Аркадий, которого прежде я никогда не встречала лично. Сжимает ладонью плечо Самойлова так буднично, словно делал это всю жизнь и вообще имеет какое-либо право на подобное. Меня передергивает от отвращения. И не только меня. Кажется, этот жест становится тем самым контрольным выстрелом, который не смогла сделать я.

      Антон, впервые на моей памяти, раздавлен.

      – Девушка, уезжайте уже и оставьте моего сына в покое.

      Мужчина смотрит на меня как на букашку под его ботинком. Со смесью пренебрежения, раздражения и брезгливости. Плевать. Я разворачиваюсь, чтобы открыть дверь и забраться в салон, и вижу Наташку, стоящую по другую сторону машины. Похоже, она намеревается уехать вместе со мной. От её теплого, тревожного взгляда становится легче. Я не одна. Такое ощущение, что Эверест поделилась силами.

      – Я завтра уеду и вернусь в воскресенье утром, – голос равнодушный, словно это не мне только что воткнули нож в спину. – Времени более чем достаточно, чтобы ты собрал свои вещи.

      Поворачиваюсь, чтобы сказать короткое «Прощай» или высокопарное «Забудь меня» и, наконец, поставить точку, но вместо этого получаю новый удар под дых.

      – Уже.

      Всего три буквы, одно короткое слово, а меня накрывает таким шквалом