Фиолетовые Письма. Лариса Сегида

повлекло, насладились, порадовались. Живите дальше, идите своим путем, не перекраивайте чужую карту жизни: швы – это же шрамы, а они, увы, не украшают, даже настоящих, лишь уродуют.

      Она проверила электронную почту – пришло сразу три заказа. Прощальная речь уже очень взрослой дочери, посвященная ее очень пожилой матери, ушедшей в мир иной, для публичной панихиды. Письмо зрелого холостяка вдове, которую он любит со школы и, возможно, недавняя смерть ее мужа – это его шанс. И письмо-прошение отца прокурору за обвиняемого сына. Все три, казалось бы, разношерстные заказы должны обернуться в письма любви в самых ее глубинах и бесценных ценностях. Именно присутствие последней в словах, строках и стиле писания могло сделать первое письмо запоминаемым для провожающей пожилую женщину публики, второе могло повлечь за собой надежду для дождавшегося своего момента рыцаря и третье могло спасти парня от решетки. Все ее «чужие» письма требовали от нее полной концентрации, ее «вхождения» в жизнь их героев. Отписки и штамповки бы тут не помогли. Ее востребованность росла, как снежный ком, потому что письма ее работали. Она умела чувствовать других – тех, от имени кого писала, и тех, кому писала. Сама того не ожидая, она стала режиссером, сценаристом и актрисой театра писем. Заказы не прекращались, что означало свободу ее тела: она могла писать где угодно и оплаты за ее писание хватало на то, чтобы ездить куда угодно. Получается, что свобода – это и есть счастье. Ее такая свобода и была ее счастьем. Надо только не пить по целой бутылке Асти или другой сладкой шипучки, уверяла она себя, но уверения хватало лишь до следующей усталости…

      В реальность ее вернуло ее имя, прозвучавшее в каждом уголке аэропорта. Посадка на ее рейс заканчивалась. Она помчалась на таможенный осмотр.

      – Снимите плащ, – потребовал офицер.

      Она начала расстегивать пуговицы, но опомнилась.

      – Я не могу… Это моя единственная одежда.

      – Плащ снимите, – более металлическим голосом отчеканил таможенник.

      – Но… под ним ничего нет… кроме трусов.

      – Будете продолжать шутить, никуда не улетите.

      Она расстегнула пуговицы, скинула плащ и положила его в контейнер на ленту. Офицеру и его коллегам предстали ее фиолетовые трусы и обнаженное тело вне трусов. Все оторопели.

      – Проходите, – после паузы выдавил офицер, и она прошла через электронные ворота почти голышом. Ворота не пикнули.

      Он быстро провел искателем по ее в пучок собранным длинным волосам, попросил их распустить и указал рукой, что, мол, свободна.

      Плащ до сих пор не вышел из рентгеновского отсека ленты.

      – Где ваша ручная кладь? – спросила дама-пограничник.

      – У меня ее нет.

      – А багаж?

      – И багажа нет.

      – Женщина, вы что нам тут шапито устроили? Так люди не путешествуют. У нас есть все основания вас не выпускать из страны.

      – Позвольте мне надеть