Али и Нино. Курбан Саид

одну и ту же гимназию, какое-нибудь гимназическое правило. Но решить не мог. И потому папе и сыночку позволили и далее осаждать крепость западной науки.

      Тут отворилась незаметная боковая дверь. В сторону отодвинули тяжелый занавес. Мальчик лет десяти за руку ввел в зал четверых темнокожих слепцов, персидских музыкантов. Они уселись на ковер в углу зала и достали странные музыкальные инструменты древней персидской работы. Раздался жалобный звук. Один из музыкантов классическим жестом восточного певца поднес руку к уху.

      В зале наступила тишина. И вот другой перс, преисполнившись воодушевления, ударил в бубен. Певец высоким фальцетом затянул песню:

      Подобен персидскому клинку стройный стан

      твой.

      Уста твои подобны сияющему рубину.

      Если б я был турецким султаном, взял бы тебя

      в жены.

      Я бы вплел жемчуга в твои косы,

      Я бы целовал твои ноги.

      В золотом кубке я поднес бы тебе

      Свое сердце.

      Певец умолк. Тут раздался голос его соседа слева. Громко, грубо и злобно он вскричал:

      И каждую ночь,

      Точно крыса, прокрадываешься ты

      Во двор соседа!

      Бешено загремел бубен. Зарыдала однострунная скрипка-ребаб. Третий певец воскликнул, гнусаво и страстно:

      Он шакал, неверный…

      О несчастье! О горе! О позор!

      На мгновение воцарилась тишина. Затем, после трех-четырех музыкальных тактов, вступил четвертый певец и затянул тихо, мечтательно, почти нежно:

      Три дня буду я точить свой кинжал.

      На четвертый я заколю своего соперника.

      Я разрежу его тело на мелкие кусочки.

      Я переброшу тебя, о возлюбленная, через седло,

      Я сокрою лицо свое покрывалом войны

      И унесусь с тобой в горы.

      Я стоял у одной из парчовых занавесей, украшавших зал, рядом с директором и учителем географии.

      – Ужасная музыка, – едва слышно посетовал директор, – точно ночной рев кавказского осла. Интересно, а о чем там речь?

      – Верно, бессмыслица какая-нибудь, под стать этой какофонии, – отвечал учитель.

      Я хотел на цыпочках незаметно ускользнуть.

      Тут я заметил, что тяжелая парча слегка заколыхалась, и осторожно оглянулся. За занавесью стоял старик с белоснежными волосами и странными, очень светлыми глазами, он слушал музыку и плакал: это был господин Зейнал-ага, отец Ильяс-бека. Его руки с набухшими голубоватыми жилами дрожали. Этот старик с дрожащими руками, который едва ли умел написать собственное имя, владел состоянием более чем в семьдесят миллионов рублей.

      Я отвел глаза. Этот Зейнал-ага был простым крестьянином, но в искусстве певцов понимал больше, чем наши учителя, объявившие, что мы достигли зрелости.

      Слепцы допели песню. Теперь музыканты заиграли кавказскую танцевальную мелодию. Я прошелся по залу. Гимназисты стояли, собравшись стайками, и пили вино, в том числе и магометане. Я пить не стал.

      По