Али и Нино. Курбан Саид

официальной церкви преклонили колени.

      Слова священника, произносимые нараспев, как принято в православной церковной службе, глухо отдавались под сводами зала, не вызывая у нас отклика. Как часто на протяжении этих восьми лет мы безучастно и равнодушно внимали привычным пышным оборотам:

      «…благослови милостью Божией императора и самодержца Всероссийского Николая Второго Александровича… и всех плавающих и путешествующих, всех учащихся и труждающихся, и всех воинов, на поле брани за веру, царя и отечество павших, и всех христиан православных».

      Я, скучая, уставился на стену. Там, под двуглавым орлом, в широкой золоченой раме висел, подобно византийской иконе, писанный в полный рост портрет государя, милостью Божией императора и самодержца Всероссийского. У царя было удлиненное лицо, светлые волосы, а взгляд его серых холодных глаз был устремлен в пространство. Грудь его украшало великое множество орденов. Вот уже восемь лет я собирался пересчитать их и снова и снова сбивался, не в силах дойти до конца.

      Прежде рядом с портретом государя висел и портрет государыни. Потом его сняли, потому что сельских магометан возмущало открытое платье царицы и они отказывались отдавать детей в гимназию.

      Пока поп читал молитву, мы прониклись торжественным настроением. В любом случае наступал чрезвычайно волнующий день. С раннего утра я делал все возможное, чтобы достойно выдержать экзамены. На рассвете я принял решение обходиться со всеми в доме как можно любезнее. Однако, поскольку почти все еще спали, задача эта оказалась неразрешимой. По дороге в гимназию я подавал милостыню каждому встреченному нищему. Осторожность никогда не помешает. Одному я от волнения, не разобрав, даже дал вместо пятака целый рубль. Когда он принялся рассыпаться в благодарностях, я с достоинством произнес: «Благодари не меня, но Аллаха, ибо моей рукой дарует тебе Он!»

      Не может же быть, чтобы после столь благочестивых изречений я провалился.

      Молебен завершился. Гуськом потянулись мы к столу экзаменаторов. Экзаменационная комиссия напоминала пасть допотопного чудовища: бородатые лица, мрачные взгляды, парадные мундиры с золотым галуном. Все было исполнено торжественности и наводило страх. Впрочем, русские очень редко срезают на экзамене магометан. У любого из нас много друзей, а друзья наши – крепкие молодчики с кинжалами и револьверами. Учителя знают об этом и боятся бешеных, бесшабашных бандитов – своих учеников – не меньше, чем ученики их. Перевод в Баку большинство учителей полагают карой Господней. Нередко случается, что на учителей нападают в темном переулке и изрядно поколачивают. Разбирательство всегда заканчивается одинаково: преступников не находят, а учителей поневоле куда-то переводят. Поэтому они и закрывают глаза, когда ученик Али-хан Ширваншир, почти не таясь, списывает на экзамене по математике у своего соседа Метальникова. Только один раз, поймав за списыванием, учитель подходит ко мне и в отчаянии шипит: «Осторожнее! Смотрите,