Камень погибели. АНОНИМУС

зваться школой ушу! Вы не воины, а отбросы, я побрезгую на вас даже плюнуть.

      Молодые люди смотрели на него, остолбенев, только мастер Тай Цзюнь тихонько посмеивался в куцую бородку. Один из парней, снисходительно улыбаясь, протянул свой меч Цзяньяну-гоче и сказал:

      – Ну, монах, покажи нам, дуракам, как нужно рубить мечом!

      Карлик оскалился, бросил свой посох, схватил меч и начал так им вертеть, что едва не оттяпал насмешнику ухо. Тот, зажимая ладонью раненую щеку, под общий хохот скрылся в доме. Нестор Васильевич сказал Ганцзалину, что пора уводить карлика, иначе мастер Тай Цзюнь недосчитается некоторых своих учеников.

      Но просто покинуть дом мастера было недостаточно. Следовало как-то примирить Ганцзалина и тибетца, и Загорский решил повести их в харчевню. Ганцзалин, конечно, только что подкрепился, но какой китаец откажется пообедать второй раз, да еще бесплатно? Если и найдется таковой, то нет никаких сомнений, что соотечественники проклянут подобного извращенца, а небо лишит его наследников.

      Шли они не торопясь, карлик со своим посохом пыхтел за ними и все равно вынужден был почти бежать, чтобы не отстать слишком сильно.

      – Какой прок от такого проводника? – оглянувшись, хмуро сказал Ганцзалин. – Мы будем ползти, как улитки.

      Хотя сказано это было негромко, карлик все равно услышал. Большегубый рот его злобно искривился, круглые, лишенные ресниц глаза сощурились от ненависти.

      – Да я могу двигаться в два раза быстрее вас! – крикнул он.

      В следующий миг он щелкнул пряжкой на своем посохе, и оказалось, что тот состоит из двух одинаковых палок с поперечинами посередине. Таким образом, в руках у карлика образовалось что-то вроде импровизированных ходуль. Он вскочил ногами на поперечины и с необыкновенной ловкостью побежал вперед, оставив далеко за спиной Загорского с Ганцзалином.

      – Ловко, – оценил Нестор Васильевич. – Как видишь, брат Цзяньян не так прост, как может показаться.

      – Как раз это мне и не нравится, – пробурчал Ганцзалин.

      Обед, однако, прошел довольно мирно. Ганцзалин и карлик беспрерывно подначивали друг друга, но бесовской тварью и черепашьим яйцом никто уже никого не называл. Загорский посчитал это добрым знаком и большим достижением своей миролюбивой политики. В конце обеда карлик даже признал, что хуэй, конечно, страшные мерзавцы, но до ханьцев им далеко. Ответную любезность провозгласил Ганцзалин, который заметил, что до встречи с братом Цзяньяном он полагал, что всех тибетцев следовало бы публично вздернуть на вратах Чжаотаймэ́нь, но теперь считает, что довольно с них и обычной виселицы.

      – Я рад, друзья мои, что вы нашли общий язык, – сказал Нестор Васильевич.

      Они с Ганцзалином выпили за вновь родившуюся дружбу. Карлик тоже поднял чашу вместе с ними, но вино пить отказался.

      – Вина не пить, женщин не знать, мяса не есть – что у тебя за жизнь? – насмешливо спросил Ганцзалин.

      – К мясу я не притрагиваюсь, но для тебя сделаю исключение – зажарю и сожру, – свирепо огрызнулся