В Одессу на майские. Ирина Буторина

боль, как это делала в детстве мама, утешая ее, ударившуюся и плачущую.

      – Ну, что ты Ириска, что ты, – гладил он ее по голове другой рукой, – мне же не больно, мне просто противно, что я теперь не человек.

      – Выкини эти глупости из головы, – зашептала она, – ты самый лучший на свете человек, и, склонившись над ним, стала целовать его глаза, губы, шею, чувствуя, как просыпается жизнь в ее любимом.

      Как, откуда у нее взялся этот запас нежности? Эта нежность залила ее всю, сделав смелой, страстной женщиной, которая была готова на все. Потом они лежали, утомленные и растерянные от того, что с ними произошло, глядя на блики солнца на давно небеленом потолке. Немного погодя, уже придя в себя, лежали, обнявшись, шепча друг другу нежные слова. Петька порозовел, и глаза его стали опять одинаковые, а Ира, ничего толком не ощутив от состоявшейся близости, но осознав, что она теперь перешла в новое качество, ни о чем не жалела.

      – Я люблю тебя, – повторяла она время от времени.

      – Ну вот, я же говорил, что ты меня полюбишь, Ирисища, а ты сопротивлялась, – опять забалагурил Петька, – а я тебя люблю с той самой минуты, когда ты вошла со своими глазищами к нам в аудиторию. Ты знаешь, что у тебя глаза как у газели, испуганные и любопытные?

      Обнявшись, глядя друг другу в глаза, они долго перебирали подробности той встречи на занятиях, и то чувство, которое одновременно проснулось в их душах. Время летело незаметно, и вскоре в коридоре послышались шаги возвращающихся с занятий студентов.

      – Ой, надо вставать, – забеспокоилась Ирина, – а то вдруг Глеб вернется.

      – Не волнуйся, не вернется. Он мой должник по гроб жизни, его Танька уже с Нового года вместе с нами живет, – опрометчиво ляпнул Петька.

      – В смысле чего? – переспросила Ира.

      – В смысле того, что ее отчислили из института, и она боится ехать к себе домой в Великие Луки. Вот и живет у нас в комнате.

      – Как живет, просто так, вместе с вами? – удивилась Ира.

      – Да, вместе с нами. Тут многие так живут, парни у девчонок, девчонки у парней. Общага!

      – И ты тоже с кем-то тут жил? – напряглась Ирина.

      – Я нет, но буду жить с моей девочкой Ириской, – просто ответил Петька, опять увлекая ее в новые, не неизведанные ранее ощущения.

      – Нет, не буду я тут жить! По-моему, это странно и противно, вот так, на глазах друг у друга… – сказала Ирина, уже собираясь уходить.

      – Ты прямо как Марина Сергеевна. Она как узнала, что в общаге все вперемешку живут, долго не могла опомниться и тоже все время повторяла: «Как это можно? Как это можно?»

      – Зачем же ты ей об этом сказал?

      – Это не я. Есть у нас одна девчонка. Я, говорит, этого Серегу знаю хорошо, он уже год с моей соседкой в нашей комнате живет. Сергеевна просто в осадок выпала. Что сделаешь, старое поколение! Моя бабушка говорит, что они все невинными замуж выходили.

      – А я? – эхом отозвалась Ира.

      – И ты, – ответил ей Петька, – ты же теперь моя жена. Понимаешь?

      – Жена…