Осколки Нашей Реальности. Медина Мирай

плата за одинаковую работу.

      – Мужчинам всегда нужно больше денег.

      – Неужели так тоже рассудил Господь?

      Он вновь усмехнулся и поманил ее к себе взмахом руки. Словно недоверчивая кошка, Селестия осторожно направилась к нему и села на колени.

      – Поспорили и хватит. Разные взгляды не отменяют моего отношения к тебе.

      Она взглянула в его насмешливые глаза и окончательно осознала: не ее это человек и ее никогда не станет. Она хотела встать и уйти, но он обхватил ее талию и прильнул щекой к ее груди.

      – Не обижайся, милая. Видно, не прошел еще твой вздорный характер. Вы, женщины, умеете удивлять.

      Его рука скользнула вниз по бедру, и Селестия почувствовала, как задирается ее платье. Отвращение нахлынуло на нее, и она тут же вскочила с его колен.

      – Не трогай меня.

      – Селестия, успокойся. Давай забудем об этом разговоре. Ну же…

      Она не желала его слушать. Дрожа от ярости, обиды и омерзения, побежала к лестнице, влетела в спальню, хотела закрыть дверь на замок, как вдруг резким движением руки та раскрылась с обратной стороны нараспашку. На пороге стоял Олдман.

      – Селестия, что с тобой происходит? Ты не в порядке.

      – Ты пугаешь меня. – Она пятилась назад. – Оставь меня одну.

      – Ты не в себе. Все ведь было нормально. Что случилось?

      – Мне нужно побыть одной.

      – Я считаю иначе.

      Еще не раз после Олдман скажет: «Муж не может изнасиловать свою жену», а Селестия, вспоминая свои крики, слезы и нестерпимую боль, будет смотреть на него пустым взглядом и думать о том, сколько несчастий принесла ей слепая надежда и навязанная Авророй вера в «не все такие».

      В один из дней, когда Олдман отправится на работу, она соберет все свои вещи и уедет к матери, в душную маленькую квартиру, чтобы постараться начать жить заново. Мать вплоть до своей кончины в 1988 году так и не узнает истинную причину развода. Ее поминки продлятся недолго, ведь, как известно, на смену смерти всегда приходит жизнь.

      Это был октябрьский день, когда Селестии пришлось снять черные одежды и надеть летнее платье с шляпкой. Она приехала в больницу, как только ей позвонили, и к моменту, когда добралась до палаты Авроры, медсестра принесла ее новорожденную дочь. Поразила ее вовсе не крошечность маленького существа, не рождение новой жизни, а Люк: его слезы, раскрасневшееся от приливших чувств лицо и то непередаваемое счастье, какое увидишь не у каждого отца. Когда Аврора передала дочь в его дрожащие руки, казалось, он разревется в голос. Новоиспеченный папаша поцеловал Аврору в лоб и, не переставая улыбаться, принялся рассматривать спящую малышку.

      – Как назовем? – спросила Аврора.

      – Даже не знаю. Сложно подобрать имя, которое будет полностью передавать всю чудесность этого ребенка.

      – Ох, Люк, какой же ты сентиментальный, – хихикнула Аврора. – Селестия, садись, не стой в дверях.

      Селестия села на кровать напротив Люка на стуле.

      – Я так