Смерть Красной Шапочки. Кирилл Чичагин

кажется, что у вас имеется три дочери, а я имел честь быть представленным только двоим.

      – Какие такие три дочери? – лицо баронессы сразу стало похожим на гнилое болото и сильно побледнело, а у дочерей открылись рты и повисли руки.

      Барон же наоборот, словно просиял, и уже готов был начать говорить, как властный голос супруги остановил его, не дав выдавить и звука.

      – Никакой третьей дочери у нас нет и не было никогда! – отрезала Гудруна, – только мои ненаглядные крошки, Клориндхен и Фисбхен.

      Те выглядели смущёнными и замешкавшимися.

      – Ну, если быть более откровенной, – баронесса малость замялась, – была у нас ещё одна доченька, но она давно уж призвана Господом к себе на небеса. Храни Господь её невинную душу!

      Пустив неприкрыто вымученную слезу, она возвела глаза к небу, а дочери последовали её примеру. Один лишь барон Фридрих не плакал и не поминал Бога – он удивлённо смотрел то на супругу, то на дочерей, словно не понимая, что тут происходит.

      «Старик спятил», решил Роберт, «бедняга! И как от такого статного мужчины могли народиться такие тролльчихи? А эта – да просто кикимора какая-то! Он, когда женился, видать, уже был не в себе».

      Сделав вывод, что Дандини что-то напутал, ошибочно приписав скончавшуюся, очевидно, ещё в детстве, третью дочь в живые, принц покидал дом барона фон Глокнера с тяжестью на душе и с любовью в сердце. Тогда он не умел догадаться, что именно это – она, но подспудно чувствовал, что всё-таки в этом доме нечто имеется скрытое, и ему непременно нужно выяснить, что.

      После визита Роберта дом барона фон Глокнера мигом преобразился – из надменного царства Гудруны, где всё осуществлялось лишь по её команде, он превратился в шумный балаган, заваленный эскизами платьев и мотками материи, доставлявшейся сюда изо всех окрестных стран. Так баронесса с дочерьми готовилась к балу, который, по её мнению, должен был вознаградить её страдания и ввести их семью в княжеские покои, ведь породниться в те годы означало ох как много!

      В день в доме принималось по нескольку портных – кроме собственно глаубсбергских, приезжали мастера из Страсбурга, из Штутгарта, из Карлсруэ, из Базеля и даже из самого Лиона! Все везли стопки эскизов, обмеряли толстуху с жердью, а заодно и мамашу во всех возможных местах и позах, представляли отрезы самого разнообразного материала, попутно живописуя, какое сказочное платье они сошьют, если мадам изволит выбрать именно его услуги. Дабы шикануть и вызвать зависть у прочих придворных, Гудруна остановила свой выбор на лионском портном. Его эскизы немногим интереснее, чем у прочих, но он же француз! И пускай генерал Бонапарт захватывает власть в Париже и объявляет себя первым консулом – французская мода всегда будет на высоте и превыше любой другой!

      Платья были готовы за день до бала. Гудруна страшно нервничала и всё подгоняла портного, опасаясь того, что он не уложится в срок и им всем троим придется ехать на бал в чём мать родила, строя гордые лица, как тот король, которого лет сто тому назад обманули