Там, в гостях. Кристофер Ишервуд

И пришел в возбуждение, увидев, что она заполнена стихами, написанными рукой самого мистера Ланкастера; похоже, это была длинная эпическая поэма, которую я просмотрел по диагонали. Было много описаний природы: горы, моря, звезды, – приводились юношеские переживания автора и монологи в духе Вордсворта, говорилось о Боге – очень, очень много, – о странствиях, войне – мама дорогая, куда же без войны! – а потом снова о странствиях и… так-так-так, ага, что это у нас? Ну наконец-то, что-то интересное!

      Был там он, –

      Давным-давно, о Боже, как же все-таки давно, –

      Кто при дыхании сирени, когда она цвела бездыханно,

      Доверив дальше сохранять секрет своим бутонам,

      Пообещав потом его раскрыть, коль скоро срок придет,

      Ведь так определено, – на дня закате

      И там была она, приход которой он ощутил еще допрежь,

      Чем увидал ее. Она не знала,

      Что слышит в сумерках он в поступи ее,

      Какую пустоту тот сумрак для него принес,

      Когда ее не стало вскоре рядом, – то тропы Жизни

      Увели ее куда-то. Не знала же она,

      Уйдя своим путем, что совершила,

      По незнанию; какую в сердце привнесла она

      Красу и боль оставила горчить потом.

      Как тогда эти строки повлияли на меня, я не помню потому, что в те мгновения я отнесся к ним исключительно как к находке. Поиски сокровищ удались! Я ликовал. Вооружившись бумагой и карандашом, я переписал стихи, уже воображая, как потом зачитаю их друзьям в Лондоне.

      Едва я успел закончить, как мистер Ланкастер вернулся домой. Вошел он так бесшумно, что у меня не оставалось времени, чтобы попытаться скрыть следы своих поисков. Я успел только сунуть записную книжку назад в ящик стола и достать револьвер, что, как мне кажется, свидетельствует о быстром уме. Не так постыдно попасться за изучением револьвера, как за чтением чьей-то автобиографической поэмы.

      – Верни на место! – хрипло пролаял мистер Ланкастер.

      Прежде он со мной такого тона себе не позволял. Испугавшись поначалу, я разозлился.

      – Он не заряжен, – ответил я. – И потом, я же не ребенок.

      Впрочем, револьвер на место вернул и тут же вышел из комнаты.

      (Сегодня, вспоминая те события, я вижу поведение мистера Ланкастера в другом свете. Мне открывается, как в наших с ним беседах он пытался пробудить во мне интерес к его персоне. Разве не ждал он, например, что я спрошу, чем же его одарил тот голос у ледника под горой Монблан? Или не надеялся хотя бы на то, что я стану умолять рассказать мне про историю его любви? Не оставил ли он ключи в замке стола намеренно – если не подсознательно, – в попытке приманить меня, чтобы я нашел и прочитал его поэму? Если так оно и было, то, не проявляя любопытства, я был к нему жесток. И все мои научные изыскания таковыми не были, ведь я заранее, чего не подобает делать ни одному ученому, был уверен в том, что обнаружу: свидетельства занудства.

      Значит,