Падающие тени. Лена Сивенькая

даже налета былой дерзости, агрессии, высокомерия. Теперь он был похож на заблудившуюся среди улочек большого города безродную собачонку с жалостливыми, жадными до ответного взгляда глазами. Его вполне можно было принять за неудачливого, прогоревшего до последнего евроцента предпринимателя или некогда известного телеведущего, чьё звучное имя настигло забвение.

      – Тило… Как дела? – прервал я неестественное молчание. – Так ты в Берлине?

      – Да, – ответил он, указывая правой рукой куда-то в сторону музея. – Правда, временно без работы.

      В средний возраст Тило входил быстро и неприятно: некогда владелец самого привлекательного лица в своре Феликса, теперь он был обладателем массивного двойного подбородка и припухшими, как при паротите, щеками.

      – Работал в «Марэлинд». Ну, знаешь: оцилиндрованное бревно, брус, строительство домов…

      – Слышал, – кивнул я так, будто разбирался в этой отрасли и название компании было мне известно. Я осмотрелся и прикинул, какие у меня есть пути отступления.

      – Здорово, что мы встретились. Ты ведь не был на похоронах Феликса?

      Его округлое лицо помертвело. На виске забилась жилка.

      – Нет. Ты, наверное, знаешь, почему мне там не стоило появляться?

      – Не сказать, что знаю. Так, слыхал всякое, – я потёр шею. – Что после вечеринки вы вроде как спали в одной постели, и отец Феликса побил его за это. А потом это оказалось не случайностью. Ну то есть… – у меня вырвался нервный смешок. – Он, вообще-то, и хотел быть с тобой, а вот ты с ним – нет, – наконец выдохнул я.

      Тило выудил из кармана зажигалку и несколько раз пощелкал ею.

      – Ты прости, что не поговорил с тобой сразу. Ты ведь был его лучшим другом. Я думал, ты все знаешь.

      – Знаю что? – я нащупал в заднем кармане приглашение на открытие галереи Карлы и заломил уголок.

      – О том, что с ним случилось раньше.

      – С Феликсом? – спросил я и после его утвердительного кивка сказал: – Не знаю.

      Лицо Тило помрачнело. Похоже, он не хотел быть тем, кто поведает мне это.

      – Да в общем-то, и я точно не знаю. Что-то случилось с ним, ещё задолго до нашего знакомства.

      – Что? – я слегка раздражался от манеры Тило вести диалог.

      – Что-то ужасное.

      – Нет.

      Я отвёл взгляд на ревущего у ступенек музея ребёнка – он безуспешно клянчил у матери леденцы.

      – Что-то такое, – продолжил Тило, – отчего так страшно, что на время перестаешь говорить.

      О господи…

      Светило солнце, улицы кишели смеющимися туристами, а я стоял посреди всего этого, потерянный, словно ребёнок, которому подсунули пустую коробку из-под сладостей.

      Ну как же так? Все эти годы, когда я думал о смерти Феликса, я винил в ней Тило, Ромера старшего, себя – кого угодно. Но я ни разу не думал, что оболочка была нарушена гораздо раньше, и с годами брешь в ней только росла и кровила, пока не загноилась вконец. Сколько раз после той злополучной вечеринки мне хотелось