Падающие тени. Лена Сивенькая

фрау… эээ.

      Ну вот и попался. Пауза затянулась, и Монро поняла, что я не помню ее имени.

      – Тогда до свидания, Винфрид, мне пора. Передавай маме привет. Она давно не звонила.

      Ещё немного потеребив в руках сумочку, она вошла в здание, оставив меня снова одного под дождём.

      ***

      Все следующие осенние месяцы я только и делал, что на автопилоте ходил к Штраусу. В школу я тоже ходил, но, в отличие от компании у бара, в гимназии окружающие вели себя так, словно я тяжело болен: учителя не задавали никаких вопросов, касающихся учебы, не делали замечаний, если я отрубался на последней парте прямо на уроке, а смех и шумные разговоры одноклассников смолкали, стоило мне только приблизиться к ним.

      Несколько раз учителя просили меня задержаться после урока, чтобы обсудить «деликатный вопрос».

      Чего стоил один только Герр Хайнрих, который, который, вероятно, был рождён, чтобы стать поэтом, но почему-то стал географом. Только он мог так воодушевленно рассказывать о месторождениях угля возле Эссена, чтобы не вызывать медленного моргания и зевков у половины класса. Хайнрих отпросил меня у фрау Винтер прямо на уроке химии и отвел в пустую комнату для учителей. Он заварил две чашки чая, делая все неторопливо и размеренно, как будто я вечерком заглянул к нему в гости. Присев на краешек стола, он быстро произнес:

      – Я вообще-то рос без отца.

      Географ смотрел немного сквозь меня, должно быть, вспоминая детство.

      – Не знал.

      Хайнрих кивнул и почесав макушку сказал:

      – Тебе нужно быть сейчас сильным для отца. Его потеря может казаться не такой значительной, как твоя. Но это заблуждение.

      В тот же день школьный психолог посоветовала мне завести блокнот и записывать свои мысли, пытаться дать названия всем своим чувствам: назвать боль болью – половина пути к избавлению от нее. А еще завести хобби – игра на укулеле, геокешинг, кулинария. Футбол? Подойдет. Теплая водка по вечерам? Нет, не годится.

      Двумя днями позже Крикеберг окликнул меня в коридоре и пальцем поманил в сторонку. Приблизившись ко мне вплотную – так, что я почувствовал ментоловый запах его освежителя для рта, которым биолог пользовался всякий раз, прежде чем войти в кабинет – Крикеберг вложил мне в руки брошюру «Как пережить потерю близкого». Кажется, это было что-то из протестантской литературы: на обложке красивый, как рок-звезда, Иисус «любил кого-то из нас». Я попытался отпихнуть брошюру. Не верю я вашему Иисусу. Если бы он любил всех: отца, Клауса и меня – разве он допустил бы такое? Но биолог неверно расценил мои действия.

      – Не стоит стесняться горя, Винфрид, – отчеканил он и, похлопав меня по плечу, грузной байдаркой поплыл дальше по коридору.

      Может быть, я и правда стеснялся своего горя, а может, не понимал, что горюю, – не знаю. Но после разговоров с учителями меня хватило всего на несколько вечеров без компании Феликса. Я не мог толком вспомнить, с кем дружил до него (хотя наши с ним отношения дружбой можно было назвать, только крайне исказив общепринятое толкование