Слепец в Газе. Олдос Хаксли

критикуя свою работу.

      – Мне очень нравится, – похвалил Энтони. – Он словно кренится под штормовым ветром. Кренится. – Ему доставило огромное удовольствие произнесение этого слова – он никогда не употреблял его, только видел в книгах. Восхитительное слово! И, не отказывая себе в удовольствии повторить его еще раз, произнес: – Гляди, как он кренится, когда дует ураган.

      Он дунул, и маленький кораблик чуть не опрокинулся. Ураган, говорил он про себя, сбил его вправо, разорвав передние брам-стеньги² и спинакеры³, сделал пробоину в нашем единственном корабле, накренил его так, что планшир коснулся воды… Но дуть не переставая долгое время было утомительно. Энтони посмотрел наверх, взгляд его бродил по небосклону, и он напряженно вслушивался в тишину. Воздух был на удивление безмолвным, ночь – почти безоблачной. А какие звезды! Вон Орион, у которого ноги запутались в ветвях старого дуба. Вон Сириус и еще тысячи, миллионы, чьих названий он не знал.

      – О боже! – прошептал он наконец.

      – К-как ты д-думаешь, д-для чего их с-столько? – спросил Брайан после долгого молчания.

      – Кого, звезд?

      Брайан кивнул.

      Вспомнив слова дяди Джеймса о том, что они совершенно бесполезны, Энтони дал соответствующий ответ.

      – Но должно же б-быть у них какое-то п-предназначение, – возразил Брайан.

      – Почему?

      – П-потому, что все д-для чего-то с-создано.

      – Я не верю в это.

      – Н-ну, допустим, п-пчелы, – с усилием произнес Брайан.

      Энтони был потрясен. Они изучали ботанику у старого Бамфейса, рисовали всякие пестики и тычинки. Пчелы – конечно же, они для чего-то существовали. Как жаль, что он не помнил дословно, что говорил дядя Джеймс. Железные что-то природы. Но что железное?

      – И г-горы, – старательно артикулировал Брайан. – Если б-бы их н-не было, н-не шел бы д-дождь.

      – Ну и для чего, ты думаешь, они существуют? – поинтересовался Энтони, указывая на звезды движением подбородка.

      – М-может быть, т-там живут л-люди.

      – Разве только на Марсе, – сказал Энтони с непоколебимостью ортодокса.

      Наступила тишина. Затем уверенно, будто наконец решившись высказаться, чего бы то ни стоило, Брайан произнес:

      – Ин-ногда мне к-кажется, что з-звезды н-наделены ж-живой д-душой. – Он с опаской взглянул на своего собеседника: не собирается ли Вениамин смеяться. Но Энтони, смотрящий на небо, не показывал ни малейшей тени издевки, лишь кивал с серьезным видом в знак согласия. Стыдливая, беззащитная тайна Брайана была в безопасности, не получив оскорбительного удара. Он чувствовал глубокую благодарность, но внезапно какая-то огромная волна поднялась в его душе, словно буран. Его почти душил странный прилив братской любви и (о боже! Если бы это была моя мать!) всепоглощающего сочувствия к бедному Вениамину. В горле застыл комок, на глаза навернулись слезы. Ему захотелось сжать руку Вениамина, но он, вовремя поборов порыв, сдержался.

      Тем временем Энтони все еще рассматривал Сириус. «Жива, – повторил