Фиеста. Вешние воды. Эрнест Хемингуэй

время провести?

      – Да. А ты?

      – Там видно будет. В этом городе разве угадаешь?

      – Ты не любишь Парижа?

      – Нет.

      – Почему ты не едешь в другое место?

      – Нет другого места.

      – А чем тебе здесь плохо?

      – Да, чем?

      Перно – зеленоватый суррогат абсента. Если налить в него воды, оно делается беловатым, как молоко. Вкусом напоминает лакрицу и сначала подбадривает, но зато после раскисаешь. Мы пили с ней перно, и у нее был недовольный вид.

      – Ну, – сказал я, – может быть, ты угостишь меня ужином?

      Она ухмыльнулась, и я понял, почему она упорно не хочет смеяться. С закрытым ртом она была очень недурна собой. Я заплатил за перно, и мы вышли на улицу. Я кликнул фиакр, и он подъехал к тротуару. Удобно усевшись в медлительном, мягко катящем фиакре, мы поехали по широкой, сияющей огнями и почти безлюдной авеню Оперы, мимо запертых дверей и освещенных витрин магазинов. Фиакр миновал редакцию «Нью-Йорк геральд», где все окно было заставлено часами.

      – Зачем столько часов? – спросила она.

      – Они показывают время по всей Америке.

      – Не остри.

      Мы свернули на улицу Пирамид, проехали по тесной рю де Риволи и через темные ворота въехали в Тюильри. Она прижалась ко мне, и я обнял ее. Она взглянула на меня, ища поцелуя. Она коснулась меня рукой, и я отодвинул ее руку:

      – Не надо.

      – Что с тобой? Болен?

      – Да.

      – Все больны. Я тоже больна.

      Мы выехали из Тюильри на свет, пересекли Сену и свернули на улицу Святых отцов.

      – Зачем же ты пил перно, если ты болен?

      – А ты зачем?

      – Для меня это не имеет значения. Это не имеет значения для женщин.

      – Как тебя зовут?

      – Жоржет. А тебя?

      – Джейкоб.

      – Это фламандское имя.

      – И американское.

      – Ты, надеюсь, не фламандец?

      – Нет, американец.

      – Слава Богу, терпеть не могу фламандцев.

      Мы подъезжали к ресторану. Я крикнул кучеру, чтобы он остановился. Мы вышли, и Жоржет ресторан не понравился.

      – Не очень-то шикарное место.

      – Нет, – сказал я. – Может быть, ты предпочитаешь поужинать у Фуайо? Села бы обратно в фиакр да поехала.

      Я взял ее с собой потому, что у меня мелькнула смутная сентиментальная мысль, что приятно было бы поужинать с кем-нибудь вдвоем. Я давно уже не ужинал с «курочкой» и забыл, что это нестерпимо скучно. Мы вошли в ресторан и мимо конторки, за которой сидела мадам Лавинь, прошли в заднюю комнату. От еды Жоржет слегка повеселела.

      – Здесь не так плохо, – сказала она. – Не шикарно, но кормят хорошо.

      – Лучше, чем в Льеже.

      – В Брюсселе, ты хочешь сказать.

      Мы выпили вторую бутылку вина, и Жоржет стала шутить. Она улыбнулась, показывая все свои испорченные зубы, и мы чокнулись.

      – Ты, в общем, славный малый, – сказала она. – Свинство, что ты болен. Мы бы поладили. А что с тобой такое?

      – Я был ранен на войне, – сказал я.

      – Уж эта проклятая война!

      Мы,