По ту сторону снов. Сборник. Дмитрий Петрович Семишев

какая-то довольно крупная игла проткнула кожу насквозь. Тут же выступила капелька крови. Стараясь никак не показать, что ему больно, он с невозмутимым видом продолжил рвать ягоды. Но тут пришла мысль: «Ой, чего ж это я! Не понесу же эти, испачканные кровью ягоды своей дорогой и любимой Наташке»! И с этой мыслью он отправил ягоды себе в рот. Вкуснотища! Тщательно вытер руки чистейшим носовым платком, надавил на ладонь. Нет, крови, вроде, больше нет. Еще больно, но крови нет.

      Уже осторожно, стараясь прикрыть руку от шипов листьями, раздвинул ветки, снова набрал горсть. Подошел к гамаку, встал на одно колено, протянул ягоды любимой. Та резким движением ударила его руку, ягоды рассыпались по земле.

      Он опешил. Наталья легко выпорхнула из гамака и, не оглядываясь, ушла в дом. «Не понял! – подумал он, – ладно, остынет, тогда и разберемся. Нет, но все же интересно! Что не так?».

      Идти в дом не хотелось. Там сердитая – и с чего вдруг? – Наташка, ее родители, с которыми ему почему-то никак не получалось наладить добрые отношения и взаимопонимание. Он вернулся к малине. Натки нет, значит, можно и самому теперь полакомиться. Он не торопясь срывал ягодку за ягодкой, наслаждаясь вкусом. Нет, не сказать, конечно, что отношения с родителями жены были плохими или трудными. Нет. Все усиленно делали вид, что очень хорошо к нему относятся. Но в том-то и была загвоздка, что именно делали вид! Он это явственно чувствовал. Никто ни разу не сказал ему плохого слова, всегда они были гостеприимны и радушны. Но… Все время он чувствовал какую-то фальшь, какую-то натянутость, неестественность, что ли.

      «В конце концов, это же мелочи! Мелочи жизни! – думал он, глотая малину, – главное, что Наташка со мной! Эта маленькая, чудная девочка! Как я люблю ее! А родители… Ну, так что ж! Мне же не с ними жить, а с Натусиком. И потом – всем мил не будешь! Перебьемся».

      Пора было собираться домой. Он зашел в дом. Наталья, нахмурившись, сидела у телевизора. Он подошел, опустился возле нее на колени, попытался приобнять.

      – Лапушка, что с тобой? Почему ты такая грустная?

      Она небрежно и даже, как показалось ему, несколько брезгливо оттолкнула его руку, бросила зло:

      – Сколько раз тебе повторять? Не называй ты меня этим дурацким словом!

      – Хорошо, Натусик, хорошо, не буду.

      – И Натусиком не называй!

      – Так что ж мне теперь, по имени отчеству к тебе обращаться что ли? – улыбнулся он.

      – А не помешало бы иногда! Чтоб эгоизм свой попридержать, – вставила вдруг теща, войдя в комнату и услышав его последние слова.

      – Простите, Ираида Аркадьевна, я не очень понимаю… – начал, было он, но теща прервала его:

      – Да куда уж тебе понять-то! О себе только думаешь если!

      Он растерялся окончательно. Действительно, он ни черта не понимал, о чем это они? Снова повернулся к жене:

      – Наташ, ну, хоть ты мне объясни! Что не так?

      – Ты еще спрашиваешь! – сердито ответила она, – то есть мелочь всякую с края куста ты мне несешь, а что покрупнее, да повкуснее – так сам лопаешь! Как это назвать?