Дневник одиночки. Дара Преображенская

Августа шестого – императора Марса, но он ничего не мог поделать.

      В тысячный раз император проклинал Мистриса, который скрылся вместе с его дочерью. «Он мог бы меня предупредить или воспрепятствовать этому», – размышлял император, рука его машинально нащупала кнопку пульта, на внутреннем экране портала высветился тронный зал. Он вновь увидел лицо землянина. Борислав одиннадцатый посмотрел на него озабоченными глазами, будто не было между ними расстояния и политических разногласий. Император сказал всего два слова, чтобы расстояние это уменьшилось от одного сердца до другого:

      – Спаси её.

      Экран погас.

      …Рука верного Мистриса ослабла, похолодела. Она держала его за руку, пытаясь вернуть к жизни, но понимала, что с каждым мгновением теряет его, и от осознания этого рыдания захлёстывали её нутро.

      – Не уходи, Мистрис, прошу тебя, не уходи. Иначе я никогда не смогу простить себя за свой легкомысленный поступок.

      Она прижала к своей груди его холодное тело.

      – Прошу тебя.

      – Успокойтесь, принцесса, я был Вам хорошим слугой, и думаю, император остался бы доволен мною.

      Она сидела на коленях на дне металлической клетки в одном из подземелий, куда астровегитяне уводили пленников. Многие из захваченных работали на рудниках, она прекрасно понимала, что является ценным трофеем, за который можно отхватить приличный куш. Мистрис, верный Мистрис лежал на дне этой же клетки и медленно расставался с жизнью. Откуда-то сверху слышался грохот орудий, и любой непосвящённый знал, что идёт война.

      – Скоро Вас освободят, – с трудом выдавил из себя дворецкий, его дыхание становилось хрипящим и прерывистым, всё, что он мог видеть, были слёзы на ясных глазах принцессы Сатилии – самой прекрасной женщины во Вселенной, которую он любил, но всегда боялся даже подумать об этом. Теперь страх ушёл, ибо она была рядом с ним, гладила его по жёстким, как проволока волосам и говорила слова утешения.

      – Моя жизнь прошла не зря…

      – Что ты, Мистрис, она не прошла и не пройдёт, скоро нас освободят, я вылечу тебя, ты поправишься.

      – Моя голова лежит на Ваших коленях. Ради этого я согласился бы умереть тысячу раз… Я прошёл бы сквозь ад, чтобы только почувствовать Ваше тепло.

      Она сжала его кисть, пытаясь продолжить его жизнь, но эта жизнь сыпалась, как сухой песок меж пальцев.

      – Если ты сейчас умрёшь, я никогда не прощу себе этого.

      Несколько горячих слезинок упало на щёку дворецкого, согрев его душу.

      – Не умирай, – прошептала Сатилия, трясясь от захватывающих её рыданий, – Прошу тебя, не умирай, нас скоро освободят, и война закончится.

      – Да…

      Он попытался приподняться, но силы были уже не те, и ему пришлось занять исходное положение.

      – Неужели ты действительно любишь меня, неужели Формоза оказалась права?

      – Она… она была права, принцесса. Я люблю Вас, любил всегда чутко, осторожно, чтобы Вы ничего не заподозрили. Я пытался дать Вам надёжную