Семейное дело. Вадим Панов

с нечистой силой – во всяком случае, так говорили о последней графине – Юлии. Она не местная была, из Москвы, а граф считался завидным женихом, вот, наверное, неудачники и запустили тот слух.

      – Что она колдунья?

      – Ага. – Ройкин заметил, что Лера с трудом терпит запах табачного дыма, и больше не курил. И даже пепельницу отставил на соседний столик. – После революции граф Александр подался к Врангелю, да там и погиб. Юлию же убили большевики во время штурма усадьбы – там скрывалась белая банда. – Дима выдержал короткую паузу. – Графиню убили, а её дочь, красавицу семнадцати лет, изнасиловали и бросили в лесу умирать.

      – Жуть какая! – поёжилась Лера.

      – А после смерти графини пошли слухи о том, что где-то в усадьбе спрятаны несметные сокровища, и их искали все, кому не лень.

      – И вы с друзьями?

      – А как же, – подбоченился Ройкин. И тут же осведомился: – Решили насчёт вечера?

* * *

      – Это вообще что?

      – Что «что»? – не понял водитель автобуса.

      – Вот это… – Газон неуверенно повёл рукой в сторону грязного окна, словно намереваясь то ли благословить, то ли посолить окружающее пространство. – Что?

      – Озёрск, – коротко ответил шофёр.

      – А сидел я где?

      – Здесь и сидел, в первом ряду.

      – Я не про колымагу твою, – отмахнулся Газон. – Я в целом. Сидел я где?

      – Здесь, – не стал тратиться на новое слово шофёр.

      – Прямо здесь? – удивился Шапка. Огляделся, но ничего привычного не приметил: ни камеры на шестерых, ни столовки, ни мастерской. – А не врёшь?

      – В двадцати милях к северу.

      – Почему?

      – Там воздух чище.

      – А-а… – протянул дикарь. – То-то у меня голова болит.

      – Таблетку дать?

      – Мне выпить нужно.

      – А мне в рейс пора. – Водитель начал тяготиться слишком назойливым пассажиром. – Выходишь?

      – Прощай.

      – Скатертью дорога.

      Сойдя на грешную землю, Газон уселся на лавочку в тени, поставил руки на бёдра и принялся с важным видом озирать округу, попутно раздумывая, где бы сшибить деньгу, и по возможности – лёгкую. Потому что на тяжёлую деньгу в нём просыпалась аллергия, а не срубать нельзя, потому что заработанного в принудительных мастерских хватало в обрез, а душа жаждала праздника.

      Округа же, к сожалению, ничего пока не обещала, приглядываясь к гостю с подозрительным провинциальным прищуром.

      – Дела, – протянул дикарь. – Дела…

      Главная площадь Озёрска была симпатичной, но обыкновенной. Впереди, если смотреть на юго-юго-запад, стоял безликий дом районной администрации – квадратный, кирпичный, с огороженной парковкой и скучающим полицейским на крыльце. Справа от него высилась окружённая сквером церковь – архитектуры обыкновенной, но чистенькая, хорошо отреставрированная и потому привлекающая внимание. Затем шёл жилой дом, на первом этаже