Знание в контексте. Игорь Прись

слово» (Иоанн) [11]. Другими словами, первичны витгенштейновские языковые игры, а «понятие знания, – как пишет Витгенштейн, – сопряжено с понятием языковой игры» [30, § 560][11]. Витгенштейновские «языковые игры» суть когнитивные или практические действия. Таким образом, имплицитно Витгенштейн проводит аналогию между знанием и действием. Эту же аналогию в рамках своей эпистемологии сначала-знания устанавливает и Т. Уильямсон. Оба философа, Витгенштейн и Уильямсон, также реалисты[12]. Для другого философа обыденного языка и реалиста обыденного смысла – оксфордского философа Дж. Л. Остина высказывание «Я знаю, что…» не является дескриптивным, а аналогично высказыванию «Я обещаю, что…». Для Остина, как пишет Г. Лонгворт, «знание – базовая форма понимания того, каким образом вещи есть, а не гибрид мнения и дополнительных условий. (…) Остин считает, что знание – это результат успешного применения способности к суждению, которую он рассматривает как способность к языку в соответствующих обстоятельствах» [31] (см. также [32–33]).

      Анализ позиций Д. К. Вилсона и Г. А. Причарда показывает, что они содержат элементы грамматического (концептуального) анализа, впоследствии разработанного Витгенштейном. Вилсон поначалу занимал идеалистическую позицию, но затем отвергнул точку зрения, что знание познающего и познаваемое взаимозависимы, утверждая, что познание не оказывает влияния на то, что познаётся: «Вы можете не в большей мере воздействовать на объект, познавая его, чем Вы можете ‘просить Коллегиат, поглаживая купол Святого Павла’ (…) Очевидно, что если, познавая, мы с чем-то ‘что-то делаем’, мы это делаем не с познаваемым объектом, не с тем, что мы познаём, поскольку это просто противоречит предпосылкам самого акта познания» [28] (цитируется в [32]). Аналогичную позицию занимает Причард: «Знание безусловно предполагает, что познаваемая реальность существует независимо от знания о ней и что мы её познаём такой, как она существует в этой независимости. Просто невозможно думать, что какая-либо реальность зависит от нашего знания о ней. Если должно быть знание, сначала должно быть нечто, что познаётся. Другими словами, знание, по сути, открытие или выяснение того, что уже есть. Если бы реальность могла быть или возникать лишь в силу некоторой активности или процесса со стороны нашего сознания, эта активность или процесс были бы не “познанием”, а “конструированием” (making) или “созиданием”, тогда как конструирование и познание в конечном итоге нужно считать взаимно исключающими» [29] (цитируется в [34]). (См. также [34].) Из приведённых цитат видно, что Вилсон и Причард опираются на саму логику понятий «знание», «реальность». Фактически, они относят знание и реальность к разным категориям, между которыми, по определению, не может быть ничего общего.

      В качестве максимы оксфордского реализма М. Марион цитирует следующие слова Причарда: «Познание никоим образом не изменяет или модифицирует познаваемую вещь» [29, p. 118], [32, p. 308]. Такая позиция противостоит идеализму английского

11

Языковые игры контекстуальны. Следовательно, знание контекстуально. То есть оно «абсолютно» не в смысле его независимости от контекста, а в смысле его объективности при фиксированном контексте.

12

Оценка философии позднего Витгенштейна как реалистической не является общепринятой. Мы трактуем её как контекстуальный (неметафизический) реализм. В то же время Уильямсон рассматривает себя как метафизического реалиста в широком смысле [24].