Темное озеро. Линда Кейр

стороны природы, – добавила я, вспомнив вчерашнюю лекцию.

      – Браво до гениальности, мисс Блум!

      Показалось ли мне, что Даллас особенно подчеркнул слово «гениальность»? Неужели он действительно считал меня такой?

      – Шагая по песчаному пляжу и глядя, как волны разбиваются о берег, я определенно чувствую и опасность, и красоту. Но здешняя природа для меня слишком… банальна.

      – Вы не можете изжить в себе девушку из Калифорнии… – Он с легкой усмешкой покачал головой. – Как же вы оказались в этой лучшей частной школе, равно удаленной как от Западного, так и от Восточного побережий?

      – Это, в общем, долгая история.

      – Но мы же пока не торопимся. И вы, кстати, можете опустить историю приезда сюда, сославшись на ценную школьную программу, способствующую литературному творчеству. Мне известно, что вы появились здесь как своего рода литературный вундеркинд и до сих пор умудряетесь удивлять всех своими талантами и обаятельной индивидуальностью.

      Я почувствовала себя польщенной до глубины души и в то же время на редкость уязвимой.

      – В какой-то мере, – удалось выдавить мне.

      – Вздор, – возразил он, – вы уже покорили здесь всех и каждого…

      – Кроме вас, естественно?

      – А вы не думаете, что мы с вами, – вдруг спросил Даллас, так резко остановившись и повернувшись ко мне, что я едва увернулась от столкновения, – отличаемся от всех?

      – Наверное, отличаемся, – согласилась я, отметив, что вблизи исходящий от него запах сигарет дополняется каким-то благоуханием. Приятный мужской запах… или по крайней мере так могло пахнуть от человека, который не ленится почаще менять свои синие рубашки, избегая стирки.

      Мы продолжили путь в молчании, насыщенном звуками природы. Ветер шелестел листьями, воздух оживляло стрекотание цикад, щебетали птицы, готовясь к предстоящему путешествию на юг, а высоко в небе даже пролетал самолет.

      – Мой отец создал для меня миф, и три последних года я провела в попытках соответствовать ему, – наконец призналась я.

      Впервые. До сих пор я не признавалась в этом никому. Даже Йену.

      – Судя по всему, вы преуспели.

      – Мне понравился и сам Гленлейк, и его писательская программа, – сказала я, надеясь, что он не увидит, как покраснели, должно быть, мои щеки, – но приезд сюда не был результатом моего выбора.

      – Вас сбагрили в школу-интернат в расцвете вашей юной жизни в Беверли-Хиллз?

      – Скорее уж в расцвете папиной карьеры и его новой роли по жизни – любящего мужа и любящего отца для моей мачехи и мелких сводных сестричек, с постоянными посягательствами на мою свободу.

      – Ну и дела! – воскликнул Даллас.

      – Честно говоря, все это лето я провела, слушая включенную на полную громкость «Улицу Сезам» и скучая по Гленлейку.

      – А что же ваша родная мать?

      – Умерла, – сообщила я тоном, не допускающим дальнейших обсуждений, явно осознав, что надо пресечь дальнейший разговор на эту тему.

      – Извините, очень жаль, – откликнулся Даллас, поняв намек.

      Я