Две жизни Пинхаса Рутенберга. Пётр Азарэль

помылся, обливая тело льющейся из крана водой, вытерся ворсистым полотенцем и лёг в постель. Утомлённый заботами и волнениями ушедшего дня, он вскоре провалился в бездну целительного сна.

      2

      Когда он проснулся, было уже девять часов. Он быстро оделся, взял в руку свёрток с белой нательной рубашкой, который привёз с собой, и побежал к синагоге. Утренняя молитва уже закончилась, и народ потянулся к выходу.

      – Послушайте, добрые люди, – произнёс Элиягу, – сегодня у одного из нашего народа трудный день. Он вероотступник и пожелал пройти обряд возвращения. Я прошу вас присутствовать и стать свидетелями его покаяния.

      Раввин подошёл к Рутенбергу и повёл его в маленькую комнату.

      – Вещи свои сними и оставь здесь. Рубашка с собой?

      Рутенберг от волнения не смог произнести ни слова, лишь показал на свёрток.

      Элияху улыбнулся, махнул рукой и вышел из комнаты. Пинхас разделся, надел рубашку и последовал за ним. У выхода из синагоги уже собрались люди, расположившись полукругом. Он увидел человека, державшего в правой руке бич. Это был экзекутор, и при виде его он съёжился и страх пробрал его большое тело. Он взял себя в руки и подошёл к раввину.

      – Ложись на пороге, Пинхас. Да, здесь.

      Рутенберг опустился на колени и растянулся на каменной плите, обжегшей его своим холодом. Он постарался расслабиться, чтобы уменьшить ощущения боли. В этот момент раввин произнёс молитву, и бич узкой змейкой пронёсся по его спине. Он ощутил острую пронзительную боль. Он даже не успел усилием воли погасить её, как получил второй удар, потом третий. Он уже не считал их, лишь чувствовал нестерпимую боль и сочащуюся из ран кровь. Он на короткое время потерял сознание, но потом пришёл в себя. Удары прекратились. Евреи вокруг торжественно молчали, словно околдованные происходящим на их глазах действом. Элиягу наклонился над ним и коснулся его плеча.

      – Ты жив, – спросил он.

      В ответ Пинхас мотнул головой.

      – Подняться сумеешь?

      – Да, рабби.

      – Тогда встань, я обработаю тебе раны.

      – Сколько ударов, рабби?

      – Тридцать девять. Больше нельзя, чтобы не быть посрамлённым в глазах людей. Так сказано в Талмуде.

      Он поднялся и пошёл за раввином. Пропитанная кровью рубашка прилипла к горячей воспалённой спине, но это его не беспокоило. В его сознании росло и множилось ощущение светлой радости, оно затмевало боль и жжение кровоточащих шрамов. «Всё позади, я сделал это», – билась мысль в его ясной голове. В комнате, где он раздевался, в шкафу стояли склянки с лекарствами. Элиягу взял одну со спиртом и коснулся его спины. Пинхас вскрикнул от новой неожиданной боли.

      – Потерпи, ничего не поделаешь. Ты полежи здесь на полу возле стены до вечера. Я вернусь часов через пять.

      Элиягу аккуратно помазал йодом рубленные раны и накрыл их марлей.

      – Если захочешь есть и пить, найдёшь всё в кухне, – сказал раввин, указав на дверь в соседнюю комнату.

      – Спасибо, рабби. Я чувствую себя уже другим человеком.

      – Это тебе так кажется.