Вторая попытка. Кривая империя – V. 1689—1761. Сергей Иванович Кравченко

а нам-то что, если патриарх дозволяет!

      – Какой, господи, патриарх?

      – А наш, «всешутейший отец Иоаникит, пресбургский, кокуйский и всеяузский патриарх»! (Никита Зотов, при котором сам государь состоит простым дьячком).

      И составляется свадебный поезд, и пьяные молодые впихиваются в лучшую бархатную карету царя. А все потешные и настоящие придворные едут следом на козлах, свиньях, быках и собаках в кулях мочальных, лоскутных кафтанах и прочем нарочитом рванье.

      Это наших спикеров и депутатов, секретарей и министров можно легко вообразить на столь подлых скакунах, а тогдашним столбовым это было очень обидно.

      И вот еще беда. Оказывается, государство изволит страдать отсутствием твердого управления.

      – Какое государство?

      – Да вот это же, Российское!

      И правда, люди русские подумали, что им тоже можно веселиться. И стали они гулять по-своему.

      Казначейша маленького царевича Алексея Петровича обвиняется в разбойных наездах на московские дворы – еле выкрутилась.

      Князь Александр Крупский убивает жену – бит кнутом.

      Князья Владимир и Василий Шереметьевы изобличены в организации банды и грабительских налетах – отданы на поруки, а доносчики казнены.

      Федор Дашков продался в службу к польскому королю – перехвачен на границе, привезен в Москву и откупился за взятку дьяку Украинцеву в 200 золотых – теперь нахально ходит, как ни в чем не бывало…

      Список славных дел продолжался бесконечно, царю исправно докладывали, что такого наглого разбоя, разврата, мздоимства и казнокрадства в самых верхах ни в каких голландиях и «гишпаниях» давным-давно не водится, и надо принимать меры.

      Патриарх, напротив, считал главным источником скверны «немцев». Он боролся с этими еретиками изо всех сил, и даже запретил им в день рождения царевича Алексея 28 февраля 1690 года сидеть за праздничным столом. Пришлось Петру самому поехать к дружкам на Кукуй и отметить отцовскую радость до беспамятства. И, умирая через несколько дней от досады, патриарх Иоаким Христом-богом увещевал царя «не допускать православных христиан дружиться с еретиками-иноверцами, латинами, лютеранами, калвинами и безбожными татарами». Было в этом завещании и обширное рассуждение о вреде иноземных командиров для русской армии, и о мерзости построенных на Москве поганых мольбищ, и о религиозной целомудренности иностранных дворов при полной распущенности нашего «потешного». Короче, святой отец истратил все силы на последний урок нравственности. Аминь!

      Царь не унялся, а, напротив, захотел просвещать народ. Были подготовлены списки бояр да дворян, которым вменялось учиться «италианскому» языку у репетиторов. Семейства московские вскручинились, жить становилось тесно, сама жизнь сделалась какой-то нервной, нереальной, карнавальной.

      И весна началась неправильная, сумасшедшая. В апреле посреди Москвы вдруг завопили