Третья. Агата Кристи

проводить вас наверх к дяде Родди. Его комнаты на втором этаже.

      Она направилась к двери. Пуаро оглянулся через плечо. Скучная комната, безликая комната – если исключить два портрета. По фасону серого платья Пуаро заключил, что написаны они были довольно давно. Если это первая миссис Рестарик, подумал Пуаро, она бы ему не понравилась.

      Он сказал вслух:

      – Прекрасные портреты, мадам.

      – Да. Написаны Лансбергером.

      Это была фамилия знаменитого и очень дорогого портретиста, гремевшего двадцать лет назад. Его педантичный натурализм успел совершенно выйти из моды, и после его смерти о нем забыли. Тех, кого он писал, иногда презрительно называли «портновскими манекенами», но Пуаро придерживался иного мнения. Он подозревал умело скрытую насмешку в зализанности лиц и фигур, с такой легкостью выходивших из-под кисти Лансбергера.

      Поднимаясь по лестнице впереди него, Мэри Рестарик сказала:

      – Они только что повешены. Хранились в подвале, и их пришлось отреставрировать…

      Она внезапно умолкла и резко остановилась, держась одной рукой за перила.

      Выше на площадке появилась фигура и начала спускаться им навстречу. В ней было что-то странно неуместное. Словно кто-то надел маскарадный костюм, кто-то безусловно чуждый этому дому.

      Впрочем, вид этой фигуры был для Пуаро привычным, хотя и в другой обстановке – на лондонских улицах, даже на званых вечерах. Представитель современной молодежи: черный пиджак, вышитый бархатный жилет, тесные тугие брюки, ниспадающие на плечи каштановые кудри. Выглядел он живописно, по-женственному красивым, и требовалось несколько секунд, чтобы распознать в нем мужчину.

      – Дэвид! – резко сказала Мэри Рестарик. – Что вы тут делаете?

      Молодой человек ничуть не смутился.

      – Я вас напугал? – спросил он. – Прошу прощения.

      – Что вы здесь делаете? Тут, в доме? Вы… вы приехали с Нормой?

      – С Нормой? Нет. Я рассчитывал найти ее здесь.

      – Найти здесь? Как так? Она в Лондоне.

      – Но, моя дорогая, ее там нет. Во всяком случае, ее нет в квартире шестьдесят семь в Бородин-Меншенс.

      – Как так – нет?

      – Ну, поскольку она не вернулась в воскресенье, я решил, что, может быть, она все еще у вас. И приехал узнать, что ей пришло в голову.

      – Она уехала вечером в воскресенье, как обычно. – Голос ее стал гневным. – Почему вы не позвонили в дверь и не подождали, пока вам откроют? Почему вы бродите по дому?

      – Право, милая моя, вы как будто подозреваете, что я подбираюсь к серебряным ложкам и так далее. Что противоестественного в том, чтобы войти в дом в разгар дня? Что тут такого?

      – Ну, мы старомодны, и нам это не нравится.

      – Боже, боже! – вздохнул Дэвид. – Придавать пустякам такое значение. Ну, если, дорогая моя, надеяться на радушный прием мне более нельзя, а вы как будто знать не знаете, где ваша падчерица, то мне, пожалуй, лучше удалиться. Не угодно ли, я выверну карманы?

      – Не говорите глупостей, Дэвид.

      – В таком случае пока! – Молодой человек прошел мимо