Книжные контрабандисты. Как поэты-партизаны спасали от нацистов сокровища еврейской культуры. Давид Фишман

политике Шмерке относился серьезно. За время обучения в вечерней школе, которой руководили социалисты, он вступил в ряды запрещенной коммунистической партии. В Польше были две напасти: нищета и антисемитизм; в результате, глядя через границу, СССР казался оплотом свободы и равенства. Подпольная политическая деятельность Шмерке – глухой ночью привязать красные флажки к телеграфным проводам, отпечатать антиправительственные прокламации и подбросить их под двери полицейского участка или организовать незаконную демонстрацию – привела к нескольким арестам и коротким тюремным срокам.

      Польская полиция постоянно держала Шмерке под наблюдением, поэтому он принимал необходимые предосторожности. Свои статьи публиковал под псевдонимом в нью-йоркской коммунистической ежедневной газете «Моргн-фрайхайт» («Утро свободы»), отправляя их туда либо через туристов, либо с подложного адреса в Варшаве. С друзьями-литераторами он никогда не обсуждал свою политическую деятельность[10].

      Но главным было то, что Шмерке оставался душой и сердцем «Юнг Вилне», живой искрой и партии, и любого праздника. Он не числился среди самых плодовитых или талантливых авторов «Юнг Вилне», но именно он объединял остальных, примиряя постоянное соперничество темпераментных литераторов. Он был организатором: администратором, секретарем, редактором и импресарио. Благодаря ему литературная группа превратилась в подлинное братство, содружество писателей, которые неизменно оказывали друг другу помощь и поддержку[11].

      Собственное его творчество было отчетливо политизированным. Рассказ «Амнистия», опубликованный в 1934 году, описывает тяжкие бытовые условия, в которых политзаключенные содержатся в польских тюрьмах. Единственная надежда – глава государства их амнистирует. Чтобы рассказ прошел цензуру, Шмерке перенес действие из польской тюрьмы в немецкую, однако множество деталей указывало на то, о чем речь идет на самом деле. (Гитлер вообще никого не амнистировал.) В конце рассказа узники понимают: «Никто нас не освободит». Они и рабочие массы должны добиться этого сами[12].

      Когда новый поэт по имени Авром Суцкевер подал заявление в «Юнг Вилне» и представил на суд ее членов утонченные стихи о природе, Шмерке его предупредил: «Абраша, сейчас времена стальные, а не хрустальные». Заявление Суцкевера отклонили; в группу он был принят лишь несколько лет спустя. Впоследствии стал величайшим из поэтов ХХ столетия, писавших на идише.

      И в жизни, и в поэзии Шмерке и Суцкевер были полными противоположностями. Абраша Суцкевер был сыном купца из среднего класса и внуком раввина. Он вырос эстетом: аполитичным, задумчивым, самоуглубленным. Был на удивление хорош собой, с мечтательными глазами и копной волнистых волос. Детство, пришедшееся на годы Первой мировой, провел в эвакуации в Сибири, среди киргизов, ему созвучна была красота снегов, облаков и деревьев, музыка экзотического языка. После войны он обосновался в Вильне, учился в частных школах, был начитан в польской

10

Elias Schulman, Yung vilne (New York: Getseltn, 1946), 18.

11

Daniel Charney, “Ver zenen di yung vilnianer?” Literarishe bleter (Warsaw) 14, February 26, 1937, 135; Schulman, Yung vilne, 22.

12

Shmerke Kaczerginski, “Amnestye,” Yung-vilne (Vilna) 1 (1934), 25–28.